Рога

Мать бросила на него долгий недоуменный взгляд и спросила:

— Кто ты такой?

Во всяком случае — частично выплыла.

— Ли. Разве ты меня не знаешь?

— Ты не Ли. Ли там, ходит по забору. Я сказала ему этого не делать. Я сказала, что он заплатит за это дьяволу, но Ли не может себя сдержать.

Ли пересек комнату и вернул трубку на рычаг. Что за идиотская беспечность — оставить рядом с матерью работающий телефон, каким бы там ни было ее состояние. Когда он наклонился, чтобы вытащить телефонный провод из розетки, мать протянула руку и схватила его за запястье. Ли едва не закричал, так поразила его яростная сила ее иссохших скрюченных пальцев.

— Я все равно умру, — сказала мать. — Зачем тебе мои страдания? Почему ты не можешь просто отойти в сторонку и дать неизбежному произойти?

— Потому что так, — сказал Ли, — я ничему не научусь.

Он ожидал услышать новый вопрос, но вместо этого мать сказала:

— Да. Это верно. А чему ты хочешь научиться?

— Есть ли предел.

— Того, что я могу вынести? — спросила мать и тут же поправилась: — Нет, конечно же нет. Ты имеешь в виду предел своей собственной жестокости. — Она осела на подушки, и Ли с удивлением увидел на ее лице понимающую улыбку. — Ты не Ли. Ли на заборе. Если я снова увижу, как он ходит по этому забору, хорошая порка ему обеспечена. Я его предупреждала.

Мать глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Ли уже думал, что она засыпает — такие быстрые переходы случались с ней нередко, — но тут она вновь заговорила. В ее тонком старушечьем голосе звучала задумчивость.

— Раз заказала по каталогу кофеварку для эспрессо. Хорошенькая игрушка. Уйма блестящей латуни. Через пару недель на моем пороге возникла коробка. Я вскрыла ее, и знаешь, что там было? Ничего, кроме упаковки. Восемьдесят девять долларов за пару листов пузырьковой упаковки и пенопласт. Видимо, на этом заводе кто-то не вовремя уснул.

Она долго, с удовольствием выдохнула.

— Зачем… зачем ты мне это рассказала? — спросил Ли.

— Потому что то же самое и с тобой, — сказала мать, снова открыв огромные сияющие глаза и чуть повернув голову, чтобы на него посмотреть. Ее улыбка стала шире, обнажив пожелтевшие остатки зубов, а потом она рассмеялась. — Ты должен потребовать деньги назад. Тебя нагло надули. Ты всего лишь упаковка. Ты просто красивая коробка, в которой нет ничего.

Она смеялась, задыхаясь. Хрипло и прерывисто.

— Перестань надо мной смеяться, — сказал Ли, что вызвало у матери новый приступ хохота, и она продолжала смеяться, пока Ли не дал ей двойную дозу морфия.

Затем он прошел на кухню и выпил дозу «Кровавой Мэри» с уймой перца; его рука, державшая стакан, дрожала, как в лихорадке. У Ли было сильное желание налить своей матери кружку обжигающе-горячей соленой воды и заставить ее выпить все до капельки. Утопить ее в этой кружке.