Я нашла его. Я уверена, что это он. Если это так, то они ловко все рассчитали. Из музея я вышла, уже планируя поездку. На Грейт-Портланд-стрит находятся гаражи, где любой добропорядочный человек со средствами может взять машину напрокат. Путь предстоит нелегкий, по глухим проселкам, где мне ездить не доводилось. Однако когда у меня было свое авто, я любила быструю езду и вообще была неплохим водителем. Подумать только: женщина за рулем красного «бугатти». Оглядываясь назад, на свои былые деяния и вожделения, я с трудом узнаю себя в этой достойной презрения личности. Однако она — это я. И я несу ответственность за все совершенные ею поступки. И покупка «бугатти», как мне кажется, среди них была не самым большим грехом.
Сейчас для передвижения по городу мне достаточно пары удобной обуви и подземки. На такси я экономлю и при случае не стыжусь сесть на автобус или трамвай.
«Смирение помогает нам достигнуть благодати», — говорит монсеньор.
Выйдя из здания музея, расположенного в Блумсбери, я почти машинально направилась к книжному магазину Фойла на Чаринг-Кросс-роуд. Там я наверняка найду нужные карты, чтобы разработать маршрут поездки.
Даже сырым осенним вечером я не могу не любоваться Чаринг-Кросс-роуд. Когда я туда дошла, длинные ряды книжных магазинчиков на восточной стороне улицы уже светились огнями. Продавец каштанов с лоснящимся лицом колдовал над своей жаровней. Сквозь уличный шум до меня доносились выкрики торговцев снедью, расположившихся в квартале от Кембридж-серкус. Магазин Фойла через дорогу от меня напоминал сияющий книжный дворец. Есть нечто волнующее в лондонских светофорах. Нечто такое, что восхищает даже самого затюканного жителя столицы. Вот и я, сворачивая с унылых улиц Блумсбери на мигающий цветными лампочками пешеходный переход, каждый раз испытываю знакомое волнение. Но только не на этот раз, так как внутренний голос подсказывал мне, что за мной следят от самого музея.
Я подошла к краю тротуара. Там мне пришлось подождать, пока мчащиеся мимо машины не остановятся, давая дорогу пешеходам. Прямо передо мной затормозил красный автобус, весь верхний ярус которого занимала серебристо-зеленая реклама безопасных лезвий «Жилетт». Люди на остановке начали входить в автобус, и я вдруг почувствовала, что попалась. На какое-то мгновение мне даже показалось, что я вот-вот почувствую тяжелую руку на своем плече и какой-нибудь местный представитель власти доверительно шепнет мне на ухо: «Мадам, нам известно, что вы вовсе не Сьюзен Грин». Я даже обернулась, но увидела лишь поток прохожих в плащах под зонтами. Когда я вновь повернула голову, автобус уже тронулся и передо мной предстал магазин Фойла.
Отъезд я наметила на завтрашнее утро. Предварительно я позвонила и договорилась насчет машины. В агентстве обещали уже сегодня вечером залить в бак бензин и воду в радиатор, а также проверить шины и двигатель. Я должна буду забрать авто в восемь утра. Мне даже предложили последнюю модель, но я ответила, что и марка, и год выпуска меня абсолютно не волнуют, лишь бы машина была надежной и обязательно черного цвета. Не хочу привлекать к себе внимание. Хотя я и рискую лишиться милости монсеньора, но не могу не признать, что природа наградила меня незаурядной внешностью. Признаваться в этом — значит потворствовать своей гордыне. Но я просто констатирую факт. Мне вовсе не нужна ярко-красная спортивная машина для того, чтобы привлечь внимание как мужчин, так и женщин.
Наверное, стоило все же предупредить, что я не желаю ехать на машине немецкого производства. От Фойла я отправилась дальше, мимо рыбного ресторана Шики и Бедфордбери к Стрэнду и станции метро «Эмбанкмент». При входе в подземку мальчик продавал «Ивнинг ньюс». Я мельком увидела заголовок передовицы. Президент Рузвельт в своей речи призвал американских нацистов к терпимости по отношению к остальным политическим группировкам. Однако нацистская идеология вовсе не подразумевает терпимости. Железная метла, о которой так высокопарно разглагольствует Гитлер, оставляет после себя кровавый след, стоит лишь пустить ее в ход. Терпимость для них — синоним безволия. Бот почему примирение в данном случае парадоксально. Оно может только способствовать тому, что пока отсрочивает или пытается предотвратить неизбежное.
Вместо того чтобы войти в метро и сесть на поезд до своей станции, я свернула на набережную и стала смотреть на воду. Я люблю Темзу. Ночь стояла ясная, величественная. На реке был прилив, и маслянистые волны бились о причальные кольца, которые свисали из пастей печальных бронзовых львов, стоявших на каменных постаментах и позеленевших за время водяного плена. Сварливый буксир тащил вверх по реке вереницу барж, груженных углем и битумом. Рулевой за штурвалом покуривал трубку, потягивая горячительное из металлической фляжки. Парус барки, черной тенью накрывшей реку, поглотил свет газовых фонарей и факелов на том берегу, так же как вакуум засасывает в себя воздух. У Иглы Клеопатры[84] я повернула назад, провожая взглядом составы, уходящие от станции Чаринг-Кросс в юго-восточном направлении. Они бежали по мостам через реку под ликующие трели свистков паровозов, а в пышных дымовых шлейфах, словно светлячки, горели огненные искры.
Немцы собираются бомбить Лондон. Это пару дней назад сказал по радио представитель министерства обороны, тут же уволенный за «преступное подстрекательство к войне». Обычный госслужащий, виновный лишь в том, что сказал правду, лишился выходною пособия вместе с добрым именем. Я знаю двух негодяев, которые наживутся на предстоящей войне. Это, конечно, Геринг. И Фишер, на заводах которою производятся бомбы, способные обезобразить и даже уничтожить город, где я живу, город, такой дорогой моему сердцу. Но я могу помочь разоблачить их обоих еще до тою, как начнется война. А пока могу просто бойкотировать немецкие автомобили. Неудачная шутка, но я улыбаюсь, когда пишу эти строки. Я уже и забыла, как это приятно, доверять свою тайну бумаге. Не сомневаюсь, что когда я приму католичество, то стану одной из тех ужасных женщин, которые исповедуются каждую неделю.
Перед тем как отправиться на поезд, я присела на скамью у реки и закурила. Там у меня снова возникло странное ощущение, будто за мною следят, также как ранее на Чаринг-Кросс-роуд. Но потом оно прошло, и я смогла спокойно предаться своему пороку, чувствуя если не благодать, то успокаивающее «одиночество среди толпы».
Я очень измучена, но спать совершенно не в состоянии, ко мой я вернулась на рассвете, но из своей поездки почти ничего не помню. Не могу думать ни о чем другом. Только о них — как они выглядели, когда догнали нас, грязных и трясущихся от холода, на берегу после неудачной попытки спастись. Мы заблудились и искали либо паромщика, либо непривязанную лодку, чтобы выбраться наконец с острова Уайт. Питеру я отдала пальто, чтобы он мог прикрыть свою наготу. Честно говоря, нашей целью было судно, пришвартованное Уитли, но в прибрежном тумане, окутавшем весь остров сразу после нашего бегства, я не смогла отыскать дорогу к нему. Они возникли из влажной мглы. Три высокие фигуры в пальто, шелковых шарфах и цилиндрах. Они хохотали, а у одного — вероятно, у Кроули — в глазу блестел монокль. На голодный желудок обоняние обостряется. От этой троицы разило сигарным дымом, камфарой и бриллиантином. Меня вырвало на песок просто желчью, и это развеселило их еще больше. Они сорвали пальто с худеньких детских плеч и бросили его мне обратно. А потом повернулись и увели с собой мальчика. Теперь уже навсегда.
Того, что мне удалось выяснить, должно хватить для возобновления следствия, несмотря на срок давности. Вполне возможно, что в доме Фишера найдутся и вещественные доказательства их преступления, то есть убийства. Думаю, дом сейчас стоит заброшенный.
В любом случае, собранных мною улик достаточно для полновесного уголовного дела.
Однако за последние несколько дней я поняла, что одна не справлюсь. Мне необходим надежный и толковый помощник. Мне нужен трезвый совет стороннего человека о том, как лучше поступить. Может быть, стоит обратиться к юристу? Или разумнее будет немедля дать показания детективу из Скотланд-Ярда?
Признаюсь, я едва не поддалась искушению рассказать обо всем монсеньору. Он очень умен. У него тонкий ум, свойственный иезуитам, особенно французам. Меня уже мало смущает перспектива лишить его иллюзий. Жажда справедливости выше глупого кокетства.
Но монсеньор — католик и иностранец. Обе эти характеристики свидетельствуют не в его пользу, тем более сейчас, когда все англичане думают только о войне.
Есть еще мой кузен, Эдвин Пул. Он моложе меня, и мы видимся лишь от случая к случаю. Тем не менее он сделал у Ллойда головокружительную карьеру. Он также член всех элитных клубов. Пул не пропускает ни одного сезона в Ковент-Гардене и всякий раз берет там ложу. Он предпочитает заведомо выигрышные процессы, зато работает над ними весьма усердно. Правда, перспектива семейного скандала может привести его в ужас. К тому же он немного знаком с Уитли. Но мне просто необходимо кому-нибудь довериться. Так или иначе, Пул — мой родственник. Он обеспечил себе безбедную жизнь определением страховых рисков и, более того, поставил свое благосостояние в зависимость от собственной осмотрительности. Такой человек по определению годится в конфиденты.
ebooksa