— Но вы не хотите, чтобы я за него заплатила.
— Предполагается, что я даю вам то, что вы хотите, — сказал Эрик, — а потом вы даете мне то, что хотите дать. Это не обязательно могут быть деньги. Даже не обязательно, чтобы это было что-нибудь, ну вы понимаете, ощутимое. Иногда люди рассказывают Бату свои сны, если в их кошельках не находится ничего подходящего.
— Все, что я хочу, — это лимонад, — повторила Чарли. Но, должно быть, ее смутило замешательство на лице Эрика, и она порылась в своем кармане. Вместо мелочи она достала комплект собачьих жетонов и брякнула им о прилавок.
— Этой собаки больше нет в живых, — сообщила она. — Собачка была не очень крупная, по-моему — помесь чау-чау с колли, и ее очень жалко. Видел бы ты ее. Хозяйка привела ее к нам, потому что собачка, видите ли, завела привычку по утрам вскакивать к ней на постель, лизать лицо и потом обычно приходила в такое волнение, что мочилась. Не знаю, может, она думала, что кто-нибудь другой захочет приютить у себя такую противную, писающую в постель собачонку, но никто не захотел, поэтому теперь ее больше нет в живых. Я убила ее.
— Мне очень жаль, — сказал Эрик.
Чарли уперлась локтями в прилавок. Она оказалась так близко, что он услышал, как она пахнет: химикатами, гарью, собаками. На одежде он заметил собачью шерсть.
— Я убила ее, — повторила Чарли. Она будто сердилась на него. — А не ты.
Когда Эрик взглянул на нее, он увидел, что тот город все еще в огне. Он догорал, а Чарли все смотрела, как он горит, по-прежнему сжимая собачьи жетоны. Она разжала руку, и они остались лежать на прилавке, пока Эрик не собрал их и не положил в ящик кассы.
— Это ведь Бату придумал? — спросила Чарли. — Я права? — Она вышла из магазина и села у обочины, и немного погодя Бату вышел из кладовки и тоже пошел наружу. Пижамные штаны у Бату были из шелка. На них улыбались нарисованные коты с тронутыми мозгами, и в пастях они несли детей. То ли дети — размером с мышь, то ли коты — ростом с медведя. Дети не то плакали, не то смеялись. Пижамный верх был из выцветшей красной фланели с гильотинами и головами в корзинах.
Эрик остался внутри. Он то и дело прижимался лицом к стеклу витрины, словно желая услышать, о чем они говорят. Но даже если бы услышал, вряд ли он что-нибудь понял бы. Судя по тому, как двигались их губы, они говорили по-турецки. Эрик надеялся, они говорят о чем-то незначительном.
Каг уаźасак.
Похоже, пойдет снег.
Систему, по которой они торговали теперь в «Ночи-Напролет», придумал Бату. Они с ходу оценивали посетителей еще прежде, чем те оказывались у прилавка, и это было неотъемлемой частью их работы. Если посетители — подходящие, то Бату или Эрик давали им все, что нужно, и посетители иногда расплачивались деньгами, иногда — другими вещами: горшком, аудиокнигами, сувенирной банкой с кленовым сиропом. Граница от них недалеко. К ним наведывалось много канадцев. Эрик подозревал, что кое-кто, возможно какой-нибудь канадский коммивояжер, торгующий пижамами, снабжает Бату пижамами-новинками.
Siz de mi bekliyorsunuz?
Вы тоже ждете?
Бату думал, что, если Эрику действительно нравится Чарли, он должен ей сказать: «Давай жить вместе. Давай жить в „Ночи-Напролет“».
А Эрик думал, не сказать ли Чарли: «Если ты соберешься уехать отсюда — возьми меня с собой. Мне почти двадцать лет, и я никогда не учился в колледже. Днем я сплю в кладовке, надев чужую пижаму. Я работаю в розничной торговле с шестнадцати лет. Я знаю — люди злые. Если тебе надо кого-нибудь укусить — укуси меня».
Ba§şka bir уеге gidelim mi?
Поедем куда-нибудь еще?
Чарли едет мимо. Рядом с ней, на переднем сиденье, сидит маленькая черная собачка, она высовывается из окна, чтобы глотнуть летящий воздух. А еще в машине — желтый пес. Ирландский сеттер. Доберман. Кокер-спаниель. Чарли до конца опустила стекло в машине, чтобы все эти собаки могли выпрыгнуть из нее, если бы захотели, когда она остановится перед светофором. Но собаки не выпрыгивают. Поэтому Чарли везет их обратно.
ebooksa