Я и потом видела его лицо на бумажках, приколотых булавками к доскам для церковных объявлений рядом с приглашениями на девятины для поминок по той или иной душе в чистилище или с напоминанием о дне святого Антония. Это — Доротео Аранго, говорили бумажки, бандит и разбойник, а тут он вдруг очутился в моем зале, даже не взглянул на меня и повелительно сказал:
— Отведите мерзавца в корраль и расстреляйте. У нас нет времени. Федералы наступают нам на пятки.
Колокола перестали звонить, в коррале послышались ружейные выстрелы, хлопавшие в вечернем воздухе, как парус под ветром, и я, оставшись одна в своем доме, упала без сознания.
Когда я очнулась, — подруга моя, сеньорита Уинслоу, вы позволите?.. — никого рядом не было. Вокруг — жуткая тишина. Они ушли, а мне не хотелось идти в корраль и смотреть на то, что там осталось.
Потом пришли федералы и спросили, что произошло. Я была из не любопытных. И ничего не знала.
— Кажется, убили моего мужа. Доротео Аранго…
— Панчо Вилья, — сказали они, поправив меня. В ту пору это имя мне ничего не говорило.
— Они уже ушли, — сказала я просто.
— Мы им дадим жару, не беспокойтесь, — сказали они.
— Я не беспокоюсь.
— Вы уверены, что они все удрали?
Я кивнула головой.
Но этой же ночью, так и не сходив в корраль посмотреть, что там осталось, я услышала в подвале звуки, совсем не похожие на прежние. Я хочу сказать: там были и прежние шумы, но прибавилось что-то новое, какой-то новый шелест, который только я могла услышать, — музыка дыхания, отличающаяся от пыхтения моего мужа, нагонявшего на меня страх перед сном (самым ужасным его подарком к свадьбе был страх, и я должна была это принять и смириться во имя брака, ибо, по правде сказать, ничто нас, кроме брака, не связывало). Я не пошла хоронить мужа. Я не знала, сколько там было трупов, мертвецов революции, нет, не жертв, мне не хотелось их так называть, — только мертвецов; да разве когда-нибудь нам узнать, подруга моя что справедливо, а что — нет? Я не знаю. И тогда. Еще и теперь. И тот новый звук тоже нес мне новый страх: а вдруг в подвале нашего дома (говорю — «нашего» только сейчас, когда уверена в смерти мужа) окажется что-то хорошее, какое-то сокровище (мои детские мечты, сеньорита Гарриет, наконец осуществились)? Да, но это неведомо хорошее — я так чувствовала — мне надо защитить, чтобы не пойти по пути смерти, следом за мужем.
В первую ночь после всего происшедшего я не знала, что делать.
Мне так и виделось, что мой супруг не умер, а только прячется среди цыплят за решеткой курятника, а потом лезет нагим в мою спальню, распахивая дверь, я охаю от страха, а он — жив, только весь в крови.
Затем мне казалось в дремоте, будто то, что таится в моем подвале, у меня отнимают возвратившиеся федералы.
По какому-то странному побуждению я защищала это изо всех сил.
Рано утром пошла в корраль.
Я не смотрела себе под ноги, только слушала, как жужжат мухи.
Оторвала доски от курятника, сложила их, прислонила, плотно приставила, как могла, к двери, за которой шла лестница вниз, в подвал.
ebooksa