Но мне и так хорошо, думал я, глядя, как доктор Шварценберг аккуратно откусывает специальными щипчиками кончик ампулы, как погружает в нее иглу… Мне и так хорошо!..
В коридоре послышались громкие шаги. От неожиданности я резко дернулся, и шприц, выпав из протянутой руки доктора на паркет, разбился вдребезги.
— О простите! — пробормотал я, с удивлением обнаружив, что дар речи внезапно вернулся.
— Ничего… ничего…
Дверь распахнулась, и в комнату вошел инспектор. Лицо его было все таким же угрюмым и желчным.
— Мы едем, Шварценберг, вы готовы?
— Да-да, конечно, только вот… — Он растерянно посмотрел на осколки шприца и комично всплеснул руками.
— Простите, пожалуйста, доктор, — огорченно сказал я. — Это моя вина, но, честное слово, уже ничего не нужно, я правда чувствую себя хорошо.
— Ну и замечательно. — Толстяк повеселел. — Но здесь надо убрать…
— Не беспокойтесь, я распоряжусь, — донесся от двери голос графа. — Огромное вам спасибо, господин доктор.
— Да не за что, ваш друг молодчина. У него очень крепкий организм, и я от души надеюсь, что он очень скоро поправится.
Он уже поправился! — хотелось воскликнуть мне, но я почему-то промолчал. Возможно, из боязни, что по такому случаю инспектор вознамерится устроить мне еще один, прощальный допрос, чего я, видя его мрачную физиономию, никак не жаждал. Поэтому я только громко вздохнул — дескать, что ж, может, и правда когда-нибудь, бог даст, поправлюсь, и слабым голосом пожелал доктору и полицейскому счастливой дороги.
Они вышли из спальни, граф пошел проводить их до экипажа, а я лежал и блаженствовал, слушая пение птиц за окном, потому что необыкновенный прилив энергии, последовавший за недавним приступом дикой и необъяснимой боли, все продолжался. Ощущение было такое, будто через меня шли сейчас все живительные потоки солнца, света, земли, и, казалось, взмахни я только руками как крыльями, — и тотчас воспарю птицей над этим прекрасным парком, этими прохладными тенистыми аллеями и, конечно же, в первую очередь, над этим треклятым чертовым Волчьим замком со всеми его зловещими чудесами.
И странное дело, даже воспоминания о кошмарном сне (или не сне?) не смущали и не тревожили более душу. Я лежал, и слушал птиц, и блаженствовал — до тех пор пока в комнату не вернулся господин граф. Но он вернулся и, увы, принес с собой тяжелое дыхание грешной мирской суеты. Граф искоса посмотрел на меня и хмуро спросил:
— Доктор Шварценберг ничего не говорил вам?
— В каком смысле, дорогой друг? — лучезарно улыбнулся я. — Вообще-то он, конечно, кое-что говорил.
Однако его светлость явно не были предрасположены к шуткам.
— Я имею в виду, — терпеливо продолжал граф, — не сообщил ли вам доктор ничего из ряда вон выходящего?
— Да нет, — пожал я плечами. — Он только проявлял заботу о моем здоровье.
Граф медленно присел на стул, сиденье и спинка которого хранили, должно быть, еще тепло доброго тела доктора Шварценберга. Черты лица его несколько прояснились — но лишь несколько.
ebooksa