— Тогда чего вы хотите? — спросил друг Гудини, репортер.
— Только одного — привилегии получить приглашение в ваши дома. А теперь… — Йелдгрейв оглядел комнату. — Я могу надеяться, что никто из слуг не прячется поблизости, чтобы в нужный момент выскочить из потайной двери в роли призрака? Нигде не припрятан граммофон с записями труб и ревущего ветра? Ни у кого нет потайных карманов или осветительного пороха?
— Нет, — прорычал Гудини.
— Я так и думал, но, учитывая вашу профессию, хотел убедиться, что гости знают: все происходящее сегодня — подлинно. Давайте же начнем.
Через миг столовую наполнил слабый аромат духов «Арлекинейд». Бесс вскрикнула и прикрыла рот руками.
— Гарри!
— Тихо, Бесс, это ничего не значит. Это…
Йелдгрейв поднял руку, и Гудини показалось, что свет мигнул.
—
Голос раздавался ниоткуда, но в то же время шел отовсюду, а воздух рядом с креслом Йелдгрейва замерцал. Под вздохи и шепот гостей рядом с медиумом начала возникать невысокая бледная женщина.
—
Перешептывания прекратились, когда Гудини подался вперед, изо всех сил сжимая обитые подлокотники своего стула, чтобы не ринуться навстречу маленькой седой женщине.
Она выглядела точно такой же, какой он видел ее в последний раз: в сером муаровом платье с высоким воротником и длинными рукавами — его подарок, ее самое любимое. В нем ее и похоронили.
— Боже мой, Гарри, — прошептала Бесс почти неслышно, и на миг Гудини показалось, что слова возникли у него в голове. — Это мама.
— Нет… Это невозможно.
—
Когда Гудини поднялся, ему показалось, что пол под ногами зашатался. Женщина улыбнулась, протянула руки и шагнула к нему. Мама.
— Я так по тебе скучала, сынок. Почему ты оставил меня? Мне было так одиноко.
Она сделала еще шаг, и у Гудини защипало глаза; легкий шелест платья наполнял неподвижную тишину комнаты, запах духов дразнил обоняние.
Но он чувствовал под сладким ароматом что-то еще… что-то темное, гнилое, разложившееся.