— Можешь звать меня Рагош-ски, — предложил он. — Тогда я буду не таким уж и незнакомцем.
— Весьма труднопроизносимое имя, его непросто выговорить. Оно лишний раз будет мне напоминать, что ты чужестранец. — Она взглянула на детей, притаившихся в углу, затем пожала плечами, принимая решение. — Подойдите сюда. Помогите разложить продукты. Ткань положите в короб. Талия, возьми дрова и разведи огонь, чтобы я могла приготовить ужин. — Женщина взяла новый кухонный нож, провела по лезвию большим пальцем и удовлетворенно кивнула. — Заточен на славу.
— Так сказал торговец, — подтвердил Рагош-ски.
Женщина поднесла нож к дыне, и тугая кожура лопнула, обнаружив под собой сочную ароматную мякоть со спелыми семенами.
— Думаешь, есть такое место, где я буду в безопасности? Где смогу жить спокойно?
— Да, — ответил Рагош-ски. — В Халцедонии вдовам дозволено продолжать дело мужей до тех пор, пока старший сын не вырастает и не наследует дело.
Женщина усмехнулась словам чужестранца:
— Какой из меня учитель?
— Если муж твой незнаком жителям Халцедонии, что же мешает тебе выбрать занятие по душе? — вопросил Рагош-ски. — У тебя будут документы, удостоверяющие твое право поступить так, а не иначе. Также можно сделать тебе документы, в которых будет сказано, что ты лишилась своего дела, его никак не восстановить. Итак, до тех пор пока у тебя достаточно денег, никто не будет приставать с расспросами.
— Откуда мне взять денег? Если бы они были у меня, то тебе не было бы нужды покупать все это.
Женщина взяла мех с вином, откупорила его и отпила кроваво-красной жидкости. Вызывающе глядя на чужестранца, спросила:
— Хочешь вина?
— Нет. Но благодарю тебя за то, что предложила. Вина я не пью.
Собеседница внимательно смотрела на чужестранца.
— Могу ли я предложить тебе что-нибудь еще?
— Возможно, — согласился тот. — Но не сейчас.
Женщина взяла с конца стола старую деревянную чашу и, наполнив вином, протянула дочери:
— Поделись с братьями, душенька.
Талия с улыбкой на устах осторожно отпила глоток, причмокнула и передала чашу ближнему брату. Вытерла рот тыльной стороной ладони и жадно впилась глазами в разрезанную пополам дыню.
— Мама?