Проект «Пламя»

— Давай договоримся так, — предложила она, — ты рассказываешь мне то, что тебе удается узнать, мы вместе обсуждаем положение и принимаем решение. Обещаю, что не буду лезть туда, куда, как ты говоришь, женщинам нет доступа.

— Ладно, уговорила, — после некоторого раздумья согласился отец. — Но как только ты попытаешься превысить свои полномочия, я отстраню тебя.

— Согласна! И давай не будем откладывать, делись тем, что тебе уже известно.

Жуковский рассказал дочери о том, что узнал от Захара и старца Даниила, добавил то немногое, что ему удалось выудить из эфира. Сведений о звездном огне там оказалось совсем немного, или они были кем-то надежно укрыты. У Сергея возникло подозрение, что древние предки умели обращаться с ноосферой с той же легкостью, с которой нынешние программисты обращаются с памятью компьютера, и если уж они захотели надежно спрятать какие-то сведения, то раздобыть их окажется нелегко. Пока он узнал только, что последний раз небольшое количество огня было применено при уничтожении библейских городов Содома и Гоморры. После этого упоминание о нем не всплывало ни разу, а в более древние времена Жуковскому пока не удалось проникнуть.

Но он не отчаивался, потому что с каждым днем приобретал все новые навыки в поисках, и не сомневался, что в конце концов достигнет цели. Настя помочь ему в этом не могла, потому что проникновение в ноосферу было недоступно женщинам, о чем было известно еще с древних времен. Зато Жуковский не мог сравниться с дочерью в интуиции и способности к планированию. Поэтому он понял, что дочь права и ее помощь может оказаться неоценимой.

На следующий день они поехали на ювелирную фабрику вместе. Небольшая территория, обнесенная высоким глухим забором, надежно охранялась подконтрольным ордену предприятием. Одновременно с ним безопасность обеспечивали три миссионера из подчиненных Степана Бойцова. Еще трое поочередно и незаметно даже для Сергея Жуковского стерегли покой его жены.

12

Уже через неделю после приезда на новое место Сергей Жуковский понял, почему и Захар, и старец Даниил нелестно отзывались о нынешнем главе ордена Кирилле. За эти дни тот ни разу не спросил, как идут дела, — ни лично, ни через Степана Бойцова. Когда Сергей поинтересовался о причине подобного невнимания к важнейшему, как он справедливо полагал, делу для ордена, Степан попытался сначала отмолчаться, но Жуковский настоял, и тот угрюмо объяснил:

— Мы все ошиблись в нем, в том числе и Даниил. Началось с того, что Кирилл во время суда над фотиевским прихвостнем Борисом стал защищать его и настаивать на оправдании. Его спросили: на каком основании? И, думаешь, что он ответил? Каждый человек, говорит, имеет право как на ошибку, так и на ее исправление, и надо дать Борису шанс исправиться. Видно, два века в изгнании что-то изменили в психике Кирилла, потому что он стал исповедовать принцип всепрощенчества и смягчения нравов. А недавно дошло до того, что он заявил: нужно разыскать Фотиева или хотя бы найти способ донести до него, что если он раскается в своих преступлениях, то сможет снова возглавить орден. Какова идея?

— И что, кто-то с ним согласен? — изумился Сергей.

— Нет, конечно. Но Кирилл очень старается убедить круг и весь орден в своей правоте. И кто знает, может быть, с кем-нибудь у него и получится, ты ведь знаешь людей. Есть такие, которых можно убедить в чем угодно!

— Так почему же вы его не переизберете? Ты ведь остался членом круга, мог бы и предложить.

— Есть две причины. Во-первых, по правилам ордена переизбрание главы может проходить не чаще одного раза в десять лет, а они еще не прошли. Во-вторых, и это намного важнее, сейчас, когда нам грозит такая опасность, нельзя допустить раскола в ордене, а он неизбежно наступит при дележе власти. Пусть уж лучше Кирилл значится номинальным главой и генерирует бредовые идеи, все равно круг не пропустит ни одной из них. А когда все разрешится, то можно будет и переизбрать его, пусть занимается на досуге философией.

Сергея такое объяснение удовлетворило не полностью, но он принял его, решив — пусть Кирилл делает что хочет, главное, чтобы не мешал работать. После разговора с Настей он привез ее на фабрику и заявил Степану, что с этого момента она будет полноправным участником разработки операции противодействия планам Фотиева. Бойцов не имел ничего против, потому что убедился однажды в способностях девушки. Жуковский предложил Степану использовать Настю в качестве аналитика для суммирования и обработки данных, поступающих от разведки, как орденской, так и государственной. Что-то должно было обязательно всплыть о намерениях Фотиева и организации ростовщиков. Сам же Сергей продолжал блуждать в эфире, и в этом никто не мог ему помочь.

Фабрику для производства ювелирных изделий построили на окраине умирающей деревни, чем вдохнули в нее новую жизнь. А в какой-то сотне метров от ее забора начинался дремучий лес, похожий на таинственный бор из старинных русских сказок. В этот лес и уходил ежедневно Жуковский. В Магадане местом, где ему лучше всего думалось, был берег моря, а здесь, в Подмосковье, таким местом оказался лес. Сергей часами блуждал по нему или присаживался на поваленное дерево и следил за жизнью огромного муравейника. Эти занятия ничуть не мешали его поискам, и он чувствовал, что все ближе подходит к решению задачи.

Разумеется, Бойцов ни разу не отпустил его за пределы фабрики без охраны. В то время, когда Сергей находился в лесу, подходы к нему были плотно перекрыты службой безопасности, а невдалеке от него обязательно находился кто-то из миссионеров. На глаза они не лезли, и их присутствие не мешало Жуковскому. Он знал, что по ментальной мощи с ним не сможет сравниться и десяток подчиненных Бойцову миссионеров и, случись в самом деле нападение на него, Сергей справился бы без посторонней помощи. Но он не стал ничего говорить Степану, понимая, что тот делает свою работу так, как считает нужным.

В первых числах июля из различных источников стали появляться все новые сведения о происшедшем в Сибири пожаре невиданной силы, и стало ясно — это именно то, чего они со страхом ожидали. Через несколько дней отрывочные, разрозненные данные стали складываться во все более четкую картину. Настя вместе со Степаном интуитивно восстановили недостающие куски мозаики, и происшедшее предстало перед ними во всей полноте. Бойцов разложил на столе в своем кабинете карту и, обведя на ней карандашом кружок, объяснял Жуковскому:

— Вот здесь произошел пожар. Только непонятно, что горело, местность вокруг пустынная, и рядом не было больших запасов горючего. Да никакое горючее и не могло дать такой температуры, даже напалм. А там земля расплавилась и превратилась в стекло. Такое может быть только в эпицентре взрыва атомной бомбы, на небольшой площади, тут же — половина квадратного километра… И никаких следов радиации. Эксперты в растерянности, говорят, в природе просто не существует вещества, способного дать при горении подобную температуру, это температура термоядерных процессов или солнечной плазмы.

— А было что-нибудь особенное в том месте? — спросил Жуковский, предполагая, что услышит в ответ.

— В том-то и дело, что было! Уже несколько месяцев там вело глубинное бурение какое-то совместное предприятие с иностранным участием. Вроде бы все чисто, все разрешения оформлены, но кто-то из правительства распорядился копать глубже, и оказалось, что заказ прошел через такую цепочку, что и концов не найдешь. Но мы постарались, да и Захар помог, — при этих словах Степан непроизвольно поморщился: он никак не мог привыкнуть к сотрудничеству с бывшими врагами, — и нашли концы. Оказалось, что бурение заказала европейская ложа организации ростовщиков, точнее, ее координатор Франц Айзенштадт.