Вид у Розамунды был при этом довольно скучный. Филипп отметил любопытную вещь: многие его знакомые были бы рады поддержать подобную болтовню. Его отец, Ингрэм, Изабелла. А Розамунде это было не нужно. Он понял это сейчас, вдруг, когда смотрел, как она передает тарелку сестре: ее рука заставила его вспомнить о меловых холмах Южной Англии на фоне неба. Отточенность формы, плавная красота, что-то вечное. Ее медлительность тоже от вечности, хотя иногда она немного мешает. Ну, в конце концов, Розамунда всего лишь человек: не может же она быть идеальной. В это время Розамунда опять протянула руку, и Филиппа снова пронзило ощущение совершенства. Он узрел величие замысла, воплощенного в гармонию формы. За этим алебастровым изгибом открывалось невообразимое пространство: за ним лежали бездны вселенского разума. Через мгновение видение померкло, осталась только ярко освещенная кухня.
Сэр Бернард встал, собираясь отправиться в другую комнату. Филипп поспешно вскочил и принял у Изабеллы поднос с кофе.
— Тише, — шепнула Изабелла возле дверей комнаты, где Ингрэмы, одни или с близкими, обычно проводили время. — Тише, давайте послушаем, о чем разговаривают спасенный со своим спасителем.
Она тихо приоткрыла дверь, и до них донесся голос Ингрэма.
— А, рифма! — говорил он. — Рифма — дешевый псевдометафизический сленг нашего времени. По крайней мере, была им: сейчас она отмирает. Все разговоры о поэзии рано или поздно сводятся к рифме. К поэтам, наполняющим слова смыслом, относятся с иронией, а сами предпочитают описывать жизнь словами бессмысленными. А если в словах нет смысла, то как с их помощью приблизиться к смыслу жизни?
— Рифма существует до тех пор, — послышался другой, странно глубокий голос, — пока смысл не раскрыт.
— Вот именно!
Роджер спрыгнул со стола, когда Изабелла широко распахнула дверь и вошла в комнату. После того как подносу подыскали место на столе, последовало знакомство, по крайней мере Ингрэм начал говорить:
— Розамунда, позволь представить тебе… — и внезапно осекся. — Ей-богу, — сказал он, — я же не знаю, как вас зовут.
Незнакомец, великолепный высокий молодой человек с темно-бронзовой кожей, поклонился Розамунде.
— Меня зовут Инкамаси, — сказал он. — По крайней мере, — добавил он чуть насмешливо, как показалось сэру Бернарду, — это самая простая форма моего имени.
— Отлично, — облегченно улыбаясь, сказал Роджер. — Мисс Мерчисон, мистер Трэверс — привет, сэр Бернард, не знал, что вы здесь, — сэр Бернард Трэверс, Король Желудка.
Это было прозвище, которым близкие дразнили сэра Бернарда в те времена, когда он оперировал. Филипп слегка нахмурился. Он как-то не рвался знакомиться с чернокожим красавцем — но что поделаешь, если события последних часов связали его с Ингрэмами. Розамунда старалась держаться поближе к Филиппу. Роджер опять уселся на край стола и взял у Филиппа кофе.
— Мы говорили… — начал он.
— Да, дорогой, мы слышали, — остановила его Изабелла. — Можно не повторять. Вы меня извините, — добавила она, обращаясь к незнакомцу, — но когда у Роджера больше двух слушателей, он всегда начинает читать лекцию.
— Мне давно следовало уйти, — покаянным тоном произнес Инкамаси. — Но ваш муж поднял очень интересную тему о песенной поэзии и принципах бытия.
— Вот и хорошо, — сказала Изабелла, — куда вы сейчас пойдете? Да и стоит ли? — Она посмотрела на Роджера.
— О, вполне, — сказал африканец. — Полиция сделала свою работу, а я живу неподалеку.
Роджер взглянул на часы.
— Без четверти десять, — сказал он, — лучше немного подождать. Я не совсем уловил вашу мысль о Гомере. Поговорим еще, а потом я пройдусь с вами. Сэру Бернарду, надеюсь, тоже будет интересно. Эпиграфом для своей книги он поставил строчку из Гомера, как раз напротив особенно мерзкого рисунка на титуле.
ebooksa