– Добавим к поклаже нашего мула, – сказал он.
Я не стал спрашивать зачем. Оставив святилище, мы покинули сады и пошли по дороге дальше.
Солнце уже заходило, когда Порфирий спросил:
– О чем размышляешь, Маркус?
Я думал про странный огненный фонтан. Отчего-то меня встревожил его вид. Но Порфирий велел более не спрашивать об этом.
– Я полагаю, – ответил я, – что твое литературное мастерство удивительно. Ты, наверно, способен написать даже о музыке.
– Почему ты выделяешь именно этот предмет?
– Потому, – сказал я, – что о нем бесполезно говорить – просто тратишь слова. Но ты, уверен, сумел бы.
Порфирий только улыбнулся.
– Мне также интересно вот что, – продолжал я, – посвятил ли ты себя написанию безделушек, как Марциал, или трудишься втайне над книгой всей жизни?
– Как думаешь ты сам, Маркус?
– Я пока видел лишь безделки… Прости, маленькие формы. Но они, быть может, соединяются в некую неведомую мне Одиссею духа?
– Ты хочешь узнать, о чем она?
– Было бы любопытно.
– Погляди на закат впереди, Маркус. На что он похож?
– На пожар, господин. Огромный пожар в полнеба.
– Именно. Он подобен пожару. Не поразительно ли, что в этом пожаре сгорели и сегодняшний, и все прежние дни?
– Да, – ответил я. – Теперь, когда ты это сказал, я вижу, что так и есть.
– И в том же огне, – продолжал Порфирий, – сгорели те, кто населял былое. Цари и изгнанники, консулы и принцепсы, богачи и бедняки – все.
– Но остались их следы, господин. Построенные ими храмы и памятники, по которым мы судим об их делах.