– Конечно, – кивнул Ломас. – Не сомневайтесь, Маркус. Вы. Просто надо смириться с тем, что в наше время вопрос «я ли это на самом деле?» возникает у отредактированного файла, не помнящего процедуры редактирования.
Я засмеялся.
– Это только увеличивает сомнения.
– Если они будут сильно терзать, – сказал Ломас, – сообщите. Мы дополнительно отредактируем ваш файл, и они пройдут.
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Итак?
– Приготовьтесь, что узнаете про мир много нового. Это может вам не понравиться. Но, как я уже сказал, мы скорректируем вам память. Поверьте, я сам с удовольствием все забываю, как только появляется возможность…
– Вы и себе коррекцию памяти делаете? – изумился я.
– Когда могу. Но в моем случае это временное облегчение. Кто-то должен постоянно находиться в эпицентре мирового добра.
Я отхлебнул коньяку.
– То есть вы, адмирал, знаете нечто такое, что забыть это на время – большое облегчение?
Ломас грустно улыбнулся.
– И сейчас это узнаю я?
Адмирал-епископ улыбнулся еще грустнее.
– Есть настолько чувствительные темы, – сказал он, – что мы обходимся без мемо-роликов. Все сообщается устно.
– Что-то про масонов? – попробовал я пошутить.
– Только не в том смысле, в каком вы думаете. Под другим, так сказать, углом и соусом. Черт, даже не знаю, с чего начать…
– Начните с главного.
– Хорошо. Помните отличие лингвистических алгоритмов от всех прочих?
– Напомните, если можно.
– Лингвистические алгоритмы способны к антропическому целеполаганию. Они могут ставить человеческие или сверхчеловеческие цели – но не потому, что им действительно чего-то хочется. Просто они оперируют языком, содержащим такую возможность. Все человеческие смыслы содержатся в языке. Это наша общая программа. Каждую личную подпрограмму тоже пишут на нем.