Взяв монету, я поклонился императору и пошел к гроту. Дойдя до входа, я остановился посмотреть на ауреус. На одной его стороне был профиль Порфирия в диадеме. На другой – амфитеатр Флавиев и стоящий рядом Колосс в зубчатой короне. Монету отчеканили весьма искусно – можно было различить статуи в нишах цирка. Я не видел такой прежде.
Я вошел в грот. Слова Порфирия еще звучали в моих ушах. Много дел, надо же. Какие же это боги, если у них до сих пор есть дела? Это чья-то прислуга. Особых дел нет даже у меня. Если не считать, конечно, обязанности отдать жизнь за Порфирия.
В пещере было полутемно. Сперва мне хватало света от входного пролома, а потом впереди затеплились огоньки.
Горело всего несколько плошек – ровно столько, чтобы я мог различить, куда ступаю. Но видно было, что вокруг валяются обломки статуй: руки, головы, мраморные торсы. В полутьме они выглядели загадочно и жутко, напоминая об эонах хаоса, из которых вынырнул наш мир… Впрочем, их наверняка разбросали по краям прохода именно с целью смутить душу. Или настроить ее на возвышенный лад.
Я вышел в место, освещенное лучше. Свечи здесь лепились на залитых воском камнях как опята на пеньках. Масляные лампадки с ликами медуз и героев горели на стенах. Это был небольшой подземный храм – или, скорее, часовня.
Пол его рассекала трещина. Оттуда пованивало серой – видимо, здесь начиналась одна из уходящих в чрево Земли расщелин, через которые к поверхности поднимается дыхание Аида.
Над трещиной стоял мощный бронзовый треножник с креслом и ведущей к нему лесенкой. В кресле покоилась фигура в темном плаще с капюшоном. Ни лица, ни ее рук я не видел.
Это была, как я догадался, пифия – вдыхая серные эманации, она входила в транс и начинала видеть замыслы парок. Но не вредно ли сидеть в этих испарениях весь день?
В скале над головой пифии была высечена загадочная греческая надпись:
Я знал греческий хорошо и понимал каждое из слов, хотя некоторые были редкими – таких не услышишь на базаре. Но изречение все равно оставалось для меня загадочным. Я как бы ощущал тень смысла, но не взялся бы объяснить его другому. Речь, по всей видимости, шла о том, что высшая ипостась бога откроется только самому продвинутому мисту. Слова эти пугали, ибо речь шла о высших тайнах Громовержца.
Ниже была еще одна греческая надпись, поменьше размером:
Еще одна загадка. Впрочем, все храмовые изречения таковы. Да и предсказания тоже. Если про иных оракулов (например, глас Аполлона в Дельфах) и говорят, будто они ни разу не солгали, это лишь потому, что они ни разу не возвестили ничего определенного и внятного…
– Подойди, – прошелестел низкий женский голос, и я пробудился от раздумий.
Голова моя слегка кружилась – похоже, серные испарения действовали и на меня.
Перед треножником стоял медный таз с монетами. В основном это были серебряные сестерции и медная мелочь, но тускло блестящий золотой ауреус подтверждал, что передо мною здесь действительно прошел Порфирий.
Приблизившись, я бросил ауреус в таз. Он звонко ударился о медь и лег рядом с первой золотой монетой.
– Задай свой вопрос, – произнес тот же голос.
– Чего мне искать в Элевсине? – спросил я.
Ничего лучше не пришло мне в голову.
– Найди единственного, – ответил голос.