Телегин пожал плечами.
– Ну, тут фифти-фифти, как повезет. Мне говорили, что если Боронин возьмется, то вцепится, как бульдог, и доведет до конца с фейерверком. А уж если не возьмется – не взыщи. Других кандидатов на борьбу с Полынцевым у меня для тебя нет. У него такая высота и такая репутация, что с ним никто, кроме Боронина, связываться не захочет.
Сын расстроен, это видно. Но упорно не рассказывает, в чем дело. Николай думал, что Юра тоскует по своей подружке, но, когда тот все-таки заговорил, оказалось, что дело совсем не в этом.
– Я чувствую себя предателем, – признался сын. – Я же сотрудник милиции, я погоны ношу, а получается, что если я пойду к этому Боронину, то сыграю против своих же.
– Получается, – не мог не согласиться Николай.
Просто удивительно, что Юрке этот простой факт пришел в голову только сейчас. Молодой еще, хоть и умненький, и знает немало, и уже кое-что умеет, но недостаток жизненного опыта книжками не восполнить. Опыт наживается, научить ему нельзя.
– Ты ведь не мог не понимать, когда брался за дело, что реабилитация осужденного обязательно будет связана с выявлением тех, кто виноват, кто ошибся, кто сработал недобросовестно. Под удар попадут оперативники, а не только следователь Полынцев. И Абрамяну тоже достанется. А ведь ты его с детства знаешь, он тебе не чужой. Неужели ты об этом не думал?
– Не думал, – признался Юрка. – Мне казалось таким важным сдержать слово, которое я дал Славке. Я только хотел доказать, что дядя Витя не виноват.
– Про Михаила я тебя уже предупреждал, повторяться не стану. Если выяснится, что ты прав и что твой родной дядя своими руками поспособствовал осуждению невиновного, это рассечет нашу семью на части, которые вряд ли когда-нибудь срастутся. Но если ты остановишься на полпути и предашь своего друга, тоже ничего хорошего не выйдет. Будешь всю жизнь мучиться угрызениями совести и превратишься в морального инвалида.
Юра удрученно молчал, разглядывая свою заветную тетрадку.
– Сынок, ты оказался в ситуации, из которой нет приятного выхода. Что бы ты ни сделал, как бы ни поступил – результат будет плохим.
– А если Боронин меня пошлет подальше? Тогда я с чистой совестью скажу Славке, что его отец невиновен, Астахова убил Левшин, но больше я ничего сделать не могу. Это же будет правдой. Я слово сдержал. И Славке станет легче.
Николай тяжко вздохнул и посмотрел на растянутые рукава своего свитера. Все старо как мир, точнее – как этот свитер, связанный когда-то много лет назад мамой и от многочисленных стирок ставший на два, а то и на три размера больше. Висит на массивной губановской фигуре как на вешалке, рукава сделались длинными, их приходится постоянно то подтягивать, то заворачивать, чтобы не мешали. Благородное намерение, оставаясь все тем же по сути, со временем приобретает такую форму, такой вид, что куда ни кинь – всюду клин. А Юрка еще слишком молод и многих таких клиньев не видит.
– Боронин, безусловно, может тебе отказать. Но ты не можешь знать, что он сделает после этого.
– А что он может сделать? Ну, в самом крайнем случае посмеется надо мной и потом будет говорить своим коллегам, что в Люблинском РУВД работает в уголовном розыске один идиот. И пусть болтает, меня не колышет, – сердито отозвался Юра.
– Я тебе расскажу, что он может сделать. Он внимательно выслушает тебя, пошлет подальше, как ты совершенно справедливо предположил, потом запросит из архива дело, посмотрит на него своими глазами, почитает, обращая внимание на то, о чем ты ему говорил, и будет использовать это знание не для того, чтобы восстановить справедливость и оправдать Славкиного отца, а в собственных интересах. Например, в травле Полынцева или тех, кто тогда был оперативником, а сейчас поднялся. Кому нужен простой опер Абрамян? Да никому! А начальник городского отдела БХСС в Московской области? То-то же. Почти четырнадцать лет прошло, Юра, многие уже занимают достаточно высокие должности, и такими знаниями, какие ты дашь в руки Боронину, можно очень успешно манипулировать в не совсем красивых целях. А потом эти люди узнают, что первоисточником информации был ты, Юрий Губанов. Дальше рассказать или сам догадаешься?
– Так что мне делать-то, пап?! – в отчаянии воскликнул Юра.
Николаю очень хотелось сказать сыну, что нужно остановиться. Бросить все. Перестать гоняться за призраками. Не ставить под угрозу ни собственную карьеру, ни мир и лад в семье.
Но он не мог.
– Делай как сам решишь, – коротко и сухо произнес он.