– Примерно как венский шницель. Никакой экзотики, сплошное натуральное мясо. Огромный мясной блин во всю тарелку, даже края свешиваются. Тебе понравится.
– Так бы и сказала, что венский шницель, – проворчал Петр, пряча довольную улыбку. – А то «миланская» какая-то…
Когда добрались до Миусского кладбища, зарядил мелкий редкий дождичек, пришлось накинуть капюшоны. Оказавшаяся в своей стихии Карина, похоже, совсем забыла о том, что заставляло ее нервничать. С горящими глазами она переходила от могилы к могиле, останавливалась, читала надписи на памятниках, стелах и плитах, беззвучно шевеля губами. У одних захоронений стояла подолгу, о чем-то сосредоточенно думая, возле других не задерживалась.
Петр покорно шел рядом, молча стоял, погруженный в собственные мысли, включаясь в разговор только тогда, когда Карине хотелось что-нибудь обсудить или поделиться соображениями на любимую тему: как же так вышло?
– Смотри, какая крошечная могилка! И по надписи понятно, что ребеночек, причем совсем маленький. Приткнули у самого прохода. И оградки нет, а захоронение не новое и не очень ухоженное. Зачем нужно было непременно хоронить младенца здесь, да еще и без оградки? Ведь кто угодно может буквально наступить… Я подумала сначала, что поближе к родственникам, осмотрела все вокруг – ни одной совпадающей фамилии.
– И как? – с улыбкой спросил Петр. – Уже придумала историю?
– Почти.
– Тогда побудь здесь, никуда не уходи, я сгоняю в администрацию, спрошу, где Губановы похоронены.
– Ага, давай, – рассеянно кивнула Карина.
В администрации Петру назвали номер участка и показали на плане, где он находится. Еще через полчаса они уже стояли перед аккуратными одинаковыми черными плитами, обнесенными ажурной кованой оградкой. На каждой плите выгравирована одна и та же фамилия. В те годы, когда умер Андрей Митрофанович, надгробия делали совсем иначе, а его супруга Татьяна Степановна скончалась через много лет, и тогда все было уже по-другому. Потом умерла Антонина… Все плиты сделаны явно одним мастером. Стало быть, немалые деньги были вложены, чтобы все переделать в едином стиле.
– Смотри-ка, мать Светланы, оказывается, так и осталась Губановой, – удивился Петр. – Я думал, она меняла фамилию, когда вышла замуж.
Глаза Карины были прикованы к одной из плит.
– Ты знал? – негромко спросила она.
Петр пожал плечами:
– Конечно.
– Ты об этом не говорил. – В голосе девушки звучал упрек.
– Да как-то ни к чему было. Ну, умер человек, что тут обсуждать?
У каждой плиты лежали живые цветы с обломанными стеблями. Все чисто, никакого мусора, оградка сверкает свежей краской, нанесенной не позже минувшего лета. Да, племянница Николая Андреевича хорошо ухаживает за могилами, не запускает.
Почему-то в этот момент Петру мучительно захотелось осмотреться, окинуть глазами окружающее пространство, увидеть и оперативника Витю, которого так разрекламировала Каменская, и, возможно, еще кого-нибудь. Кого-то неизвестного, кто, может быть, следит за ними. А может, и нет никакой слежки, все это пустое, и Каменская напрасно подрядила своего знакомого. И сам Петр напрасно беспокоится.
Все это какая-то глупость и детские выдумки.