— Сыграйте, чтоб я забыл обо всех своих невзгодах, господин музыкант, — поддержал просьбу палача дворянин из Кельвана, — ибо обретенная нынче утром новая плоть кажется мне тяжеловатой.
— В первые дни создается такое впечатление, что у тебя новый камзол и рубашка из грубого полотна, — подхватил нотариус.
— Так пусть будет валентина, друг мой, — добавила мадам де Сен-Васс.
У нашего музыканта появилось мягкое туше, и все, что он исполнял, звучало очень лирично. Он сыграл и валентину, и очень модное в то время итальянское рондо синьора Россини; и то, и другое играл на бис по просьбе доктора Сабата.
— Если бы у этого рондо были еще и слова, — сказала мадам де Сен-Васс, — я бы наверняка прослезилась.
Карета бойко катилась по дороге на Ростренен, который расположен на реке Скорф, извивающейся по лугам, в зимние месяцы наполовину затопленным. Когда вдали показались башни замка Ростренен, карета снова свернула с большой дороги на проселочную, изрядно запущенную, которая, огибая луга, скрывалась в живописном лесу у селения Гутик, а по бокам ее густо рос ольшаник. Остановились на лесной прогалине. В тех местах особенно заметно было, что по этой дороге давно уже никто не ездил, ибо колея поросла дикими травами и кустарником. На поляне бил из земли чистый ключ, рядом с которым стояла старая хижина.
— Господин музыкант, кто не спит ночью, отсыпается днем, — сказал Куленкур, похлопав по футляру бомбардина. — В этой хижине мы прекрасно проведем сиесту.
— Разве мы не собираемся объехать всю Бретань? — спросил наш музыкант.
— Как настанет ночь, мы пожуем куропаток в пряном соусе в саду у дома приходского священника в Каре.
Мамер распряг лошадей, и они принялись щипать траву на поляне у родника, а вся компания зашла в хижину, где земля была устлана ржаной соломой; все расположились, как кому хотелось, и музыкант устроился рядом с дамой; мадам де Сен-Васс завернулась в фиолетовую накидку, которая очень ей шла.
Куленкур, набросив на лицо черный шелковый платок и закутавшись в плащ военного покроя, сказал:
— Ну, до вечера.
Мадам де Сен-Васс закинула руки за голову, рукава ее поплиновой блузки закатались, и белизна рук слепила глаза музыканту. Надо сказать, что воспитавшая его артиллеристка с детства подстригала ему ресницы, чтобы лучше росли, и теперь они были длинные и черные, и де Крозон, засыпая, думал о том, что, стоит ему чуточку поднять голову, его ресницы будут щекотать мадам чуть ли не под мышками. Мысль о таком приключении вызвала на губах его блаженную улыбку, с которой он и уснул. И снилось ему, что живет он вместе с мадам в яблоневом саду возле Кельвана и что та выщипывает его ресницы, чтобы вшить их в корсет. И ему это было приятно.
I
Карета катилась по пустошам в окрестностях Эльгоата, дорога была грязная, и музыкант, попросив разрешения у Мамера Хромого, взобрался на козлы, ему нравилось смотреть, как лошади разбрызгивают копытами воду из луж. Он уже привык к вольной жизни без забот и хлопот. Сейчас он наигрывал на бомбардине марш, сочиненный утром того же дня, и ему казалось, что лошади бегут в такт музыке. Дорога шла под гору, к броду через быструю и чистую речку Ольн, Мамер притормаживал, и карету догнал юноша верхом на першероне; он ехал босой, одет был в старый выцветший плащ, но на голове красовалась новенькая треуголка военного образца; юноша твердой рукой натягивал удила, сдерживая горячего нормандского скакуна. К седельной луке были приторочены два запасных пистолета. У юноши было открытое лицо и ясные глаза, сиявшие радостью, словно он впервые в жизни отправился в путешествие. Поравнявшись с каретой, молодой человек заглянул в окно и очень вежливо поздоровался на самом чистом бретонском наречии, потом спросил по-французски:
— Ваши милости едут на свадьбу мадемуазель де Туль-Гулик?
— А за кого же выходит замуж моя племянница? — полюбопытствовал полковник де Куленкур.
— Да хранит ее Господь! Она выходит за торговца зерном из Аллана.
— Что же, в Бретани не нашлось достойных ее дворян?
— О, если бы ее только отдали! — с горечью промолвил юноша и, обменявшись взглядом с мадам де Сен-Васс, которая понимающе и сочувственно улыбнулась ему, пустил коня в галоп и помчался к броду; на середине реки, где вода была поглубже, конь поднял кучу брызг.