Бывший ферзь, скинутый с шаховой доски, не пробовал выкрутиться, не оправдывался, не молил о пощаде. Какие тут могут быть оправдания, какая пощада?
– Габриэль, возьми, – сказал купец.
Яшка зажмурился, съежился.
Тяжелые шаги. Грубая рука рванула с чрева кожаный пояс. Однако ни удара, ни какого иного насилия за тем не последовало, и Шельма, устав сдерживать дыхание, глотнул воздуха, открыл глаза.
Бох стоял у окна, любовался алмазной змеей, которая умильно извивалась в его руках.
– Недоумеваешь, как я тебя сызнова нашел? – спросил купец, покосившись на Яшку. – Очень просто. На свете вообще всё много проще, чем кажется. Габриэль видел, как ты выезжал из города с отрядом воинов. И кожаного пояса на тебе не было. Оно и правильно, ибо зачем брать сокровище на войну? Я понял, что змея спрятана где-то здесь и что ты за нею непременно вернешься. Вот ты и вернулся…
Теперь он смотрел прямо на Шельму. Глаза привыкли к полумраку, и Яшка прочел во взоре немчина не гнев, а одно лишь любопытство.
– Скажи, а что это старый мошенник фон Золотшин махал над тобой и дочерью иконкой, крестил воздух? Неужто сия редкостная красавица достанется тебе в жены?
– Теперь уж не достанется… – прошептал Яшка и всхлипнул – жалко стало несбывшегося счастья.
– Что ты бормочешь? Не слышу. Габриэль, побудь за дверью. Он при тебе от страха ни слова сказать не может.
– Неужто она согласилась? – живо спросил Бох, когда они остались вдвоем. – Я видел, как вы поцеловались, и она не отстранилась. Даже не выказала отвращения, что было бы естественно, если б отец выдавал ее замуж против воли.
– С-согласилась… – пролепетал Шельма.
– Значит, что-то в тебе усмотрела. – Купец удивленно покачал головой. – А говорят, чудес не бывает.
– Не бывает, – хмуро молвил Яшка. – Только подумаешь, что бывают, а потом видишь: нет, не бывают.
Наступила тишина. Ненастье, столь внезапно налетевшее на Тарусу, так же быстро и кончилось. Гром больше не гремел, мир прояснился.
Бох подошел к окну, снова его открыл.
– Поди-ка сюда.
«Чего тянет? – думал Шельма, приближаясь. – Будто кот с мышонком».
По площади ехал обоз: впереди скорбная телега с телом тарусского князя, за нею остальные.
Небрежно показав на повозку с рогожными мешками, Бох спросил: