Однако тут же и про каменья вспомнил.
Город был уже вот он, до княжьего терема рукой подать. Там, под крыльцом, уезжая на войну, Шельма и спрятал свое сокровище. Ах, змея волшебная, заколдованная! Обернулась красавицей-боярышней. Но при этом и сама, будем надеяться, никуда не пропала.
– Согласен ты аль нет? – с беспокойством спросил Солотчин.
– А она-то что? Вдруг не захочет? Я собою не красавец, с князь-Глебом не сравнюсь.
– Ну, рядом с ним теперешним ты красавец хоть куда, – криво ухмыльнулся боярин, видя, что рыбка клюнула. – Я сейчас, Яшенька, я мигом.
Побежал к коляске, закричал вознице, чтоб придержал лошадей.
Шельма же тем временем спешился у высокого крыльца. Огляделся.
На площади было пусто. Все побежали встречать ратников. Тарусцам не до Яшки. Кто-то сейчас радуется, кто-то воет.
Однако ж осторожности ради еще немножко прошелся. Сделал вид, будто нечто обронил, опустился на корточки. Отодвинул доску, сунул руку…
Есть! Кожаный пояс был на месте, и в нем прощупывалась заветная цепь.
Распрямился, опоясался уже безо всякой опаски.
А здесь как раз и Солотчин окликнул. Его разговор с дочерью длился недолго.
Еще не отошедшее от радости сердце ёкнуло.
Отказала! Иначе и быть не могло…
Подходил к коляске – страшился столкнуться с негодующим, презрительным взглядом Степании Карповны. Да как он смел хоть на минуту подумать, что она с ним, червем, под венец пойдет…
Но боярышня смотрела не гневно, а испытующе, словно видела Шельму в первый раз.
Вздохнула:
– Некрасивый. Пятно какое-то на лбу. Ты хоть добрый?
– Не злой, – честно ответил Яшка.
– А меня любить будешь?