Чистилище

На следующее утро Риккардо выказал небывалое сочувствие и попытался объяснить, почему они с Марией решили разыграть эту гнусную комедию. Все это входило в план Риккардо, чтобы завоевать мое доверие. Для этого Марии больше подходила роль сестры, нежели возлюбленной. Я отказался выслушивать дальнейшие объяснения и обратился к врачу, который в очередной раз осмотрел Марию, прежде чем отправиться в обратный путь в Пешу.

— То, что произошло вчера вечером, сегодня подтверждается в полной мере — Мария идет на поправку. Я не могу представить, что делали с ней люди из Борго-Сан-Пьетро. Но если таких людей будет становиться все больше и больше, скоро в моей профессии отпадет всякая надобность.

— И что теперь? — спросил я Риккардо после того, как мы распрощались с доктором. — Что мы скажем майору?

— У меня уже есть одна идея.

Мы оба твердо решили выполнить свою часть уговора. Ни я, ни он не говорили этого вслух, но Риккардо, впрочем, как и я, боялся, что нарушение уговора будет означать для Марии смерть. Это было подобно проклятию, которое не действует, покуда мы придерживаемся уговора. Поэтому для майора фон Роттека я разыграл спектакль, в который сам бы никогда не поверил. На его глазах я на месте раскопок вдруг начал гневно ругаться и разбил две драгоценные, почти полностью сохранившиеся вазы — великолепные свидетельства этрусской культуры. Австрийский офицер так побледнел, будто он в одиночку выступил против целого полка вражеской пехоты. С озабоченным видом он вместе с Риккардо спустился ко мне в яму и спросил, в чем же дело, не болен ли я.

— Я в бешенстве! — крикнул я, продолжая топтать черепки. — В бешенстве из-за своих заблуждений, из-за того, что позволил так долго водить себя за нос.

Мне не составило труда разгневаться, стоило лишь подумать о Марии и Риккардо. Роттек вопросительно взглянул на меня.

— Кто обвел вас вокруг пальца, герр Шрайбер?

— Эти мнимые этрусские мастера! — Я презрительно плюнул на землю. — Это не больше чем римская имитация. Сначала они уничтожили культуру этрусков, а потом начали им подражать. Типично для Рима!

Майор развел руками и беспомощно произнес:

— Я вас не понимаю.

— Вам не стоит этого стыдиться, герр майор, я и сам себя не понимаю. Как я мог со своим-то опытом погнаться за обычной римской имитацией? Наверное, все дело в искусно выполненной работе, ведь эти вазы превосходно сделаны.

— Вы считаете, что эти вазы не этрусские? — уточнил австриец.

— Наконец-то и вы это поняли, герр майор. Это действительно не этрусские вазы, и все это — не этрусский город, а римский. Римляне — известные мастера копировать вещи других культур, подражать им. Все наши усилия оказались напрасны.

Фон Роттек был заметно расстроен.

— Но… Но как такое могло произойти? — спросил он.

— Вероятно, здесь, в горах, никакой этрусской святыни вообще нет, — произнес я, всем сердцем надеясь, что мои слова звучат убедительно. — Вся эта легенда построена на одной ошибке: это поселение принадлежало римлянам. И то, что вы надеялись найти, герр майор, здесь никогда не существовало.

— Но как я все это объясню кайзеру? — Майор тяжело вздохнул и огляделся в поисках поддержки. — Нет, вы сами ему это скажете, герр Шрайбер!

Я сделал вид, будто не очень доволен его словами. На самом деле я был рад, ибо понял по этой фразе Роттека, что он поверил моему вранью.

Майор быстро обсудил положение дел со своими офицерами и унтер-офицерами и в конце концов решил сниматься с места еще сегодня. Принимая во внимание военное положение с Францией, он не считал нужным болтаться на вражеской территории излишне долго.