Но глазами помаргивал. Понимал, что и его судьба решается.
– Как это незачем? Ты теперь будешь моя правая рука, считай – мой посол на Москве. Должен всё знать, всё понимать… Про наши новгородские дела тебе известно. Там ныне Железная с Шелковой правят. Пока меня не трогают, стелят мягко, но потом сожрут и косточки обглодают – ясно.
Олферий осторожно заметил:
– Я еще в ноябре подумал, что теперь тебе кроме как к Москве податься некуда. Если решила – правильно делаешь. Настоящая сила – тут.
– Податься не значит поддаться. Я к Ивану не в прислужницы собралась.
Постучали в дверь. Вошел Попенок, поклонился Выгодцеву – тот в ответ согнулся чуть не пополам, не узнал былого помощника. На новой должности Захар стал осанист, пышнобород, толст – будто лет на двадцать постарился.
– Это подвойский великого веча Захар Климентьевич Попенок, – сказала Настасья, и приказчик поклонился снова, теперь уже лбом в пол.
– Захар знает мои замыслы. Вы еще после промеж собой поговорите. Познакомитесь…
Она подмигнула Попенку. Тот поверх склоненной седой головы прежнего начальника оскалился.
– …Если коротко, про самое главное, то мыслю я так. Господину Великому Новгороду нужно быть не с Литвой, а с Москвой. – Григориева с нажимом повторила: –
Выгодцев слушал – мял бороду.
– Что думаешь, Олферий? Услышит меня Иван? – спросила Настасья.
– Услышать-то услышит. Он ухватист… Ты только вот в чем, боярыня, не ошибись. Иван Васильевич любит не деньги. Он любит то, чего можно через деньги достичь. Про это подумай.
За хороший совет Григориева приказчика обняла и поцеловала. Старик от такой чести аж всхлипнул.
Бесчинная банька
Дворцовый слуга, ожидавший Григориеву, был не в багряном кафтане и собою не виден – маленький, неприметный человечек в черном. Не поклонившись, не поздоровавшись, сказал:
– Иди за мной, боярыня. Посох здесь оставь. К государю входят с пустыми руками.
– Может, еще и обыщут? – окрысилась Каменная.
Черный человечек спокойно ответил:
– Надо будет – до пахов ощупают.