– Что ж, – не стала настаивать Каменная, – тебе, владыко, виднее.
Подумала: ну, пугать я умею не хуже Борецкой.
– Говорят, недомогаешь, отче? Опять чрево мучает?
– Оно, треклятое. Испытывает меня Господь колючими коликами и многими поносами, одной молитвой спасаюсь.
Наклонившись, Настасья тихо молвила:
– Уж не травят ли тебя недруги медленным ядом?
– Что?!
Старик переменился в лице.
Она перешла на шепот:
– Говорят, ты грибы моченые в укропе любишь, по три плошки за ужином съедаешь. И ковриг имбирных штуки по четыре.
– Кто тебе рассказал, что я на ужин ем? – еще больше напугался Феофил. – Я всегда на трапезу в келье затворяюсь!
– Не в том дело, кто рассказал. – Каменная смотрела на него с прищуром. – А в том, что и в грибной рассол, и в имбирное тесто отраву спрятать легче легкого – не почуешь. Сам знаешь, какое сейчас время. Решит кто-нибудь, что ты делу помеха – и не остановятся перед страшным грехом, ироды. Озверели все, Бога не боятся.
И перекрестилась, по-прежнему не отводя от владыки глаз.
Он сделался белее белого. Понял.
Опыт научил Григориеву, что с людьми надо вести себя так: кто сильный – с тем гибко и мягко; кто сам гибок и мягок – тому обухом в лоб.
– Так ты собери нынче попов, поговори с ними, – уже не чинясь приказала она.
– Соберу…
– Скажи, что надо обоих выдвиженцев хвалить, ибо оба люди достойные. Про Ананьина попы пастве уже много говорили, так что завтра пускай и про Ярослава Булавина доброе расскажут. Тогда никто на тебя в обиде не будет – одну сторону уважил и другую не забыл.
Второе правило обращения со слабыми: хлестнул кнутом – дай лизнуть сахарку.
Раскрыв мешочек, Настасья медленно высыпала блестящие золотые кружки с чеканными корабликами.