Внизу, то есть с Луциевой позиции, наверху сразу несколько голосов завопили:
– Солдаты! Солдаты!
Веревку, на которой висел наш герой, никто больше не держал, и Луций ухнул с высоты вниз, в черноту и холод. Удар о воду милосердно оглушил его, и расставание с белым светом произошло безо всяких мучений.
Мучительней было возвращение. Кто-то пронзительно выл над самым ухом бедного утопленника, кто-то тряс его за плечи, не давал сползти обратно, в утешительный мрак.
– Не умирай! Не умирай! – требовал от Луция тонкий, надрывный голос, и ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Катин закашлялся, заплевался водой, открыл глаза – и увидел прямо над собой искаженное лицо Полины Афанасьевны, с разинутым ртом и безумным взглядом.
– Он дышит! Он живой! – закричала дева, которую сейчас никто не счел бы прекрасной, пала еще не вполне очнувшемуся Луцию на грудь, прижалась к ней и заплакала.
– Кто меня вытащил? – спросил он, с трудом ворочая языком. – Когда?
– Мы и вытащили, барин, – сказал кто-то. – Ты уж не серчай, не наша была воля…
Переведя взгляд, Катин увидел рядом мужиков – тех самых, кто давеча подтягивал его кверху.
– А где Агап?
Ему показали вбок. Там на траве, привалившись спинами друг к дружке, сидели Агап, Ерема и Елизар, скрученные веревками. Младшие братья озирались по сторонам, старший поник головой. Тут же с обнаженной саблей караулил драгун.
– Пустите, расступитесь, холопы!
Мужиков растолкал воевода Корзинин. Опустился на корточки рядом с дочерью, перекрестился.
– Слава те, Господи, сударь, вы живы! Не хватало мне еще, чтоб депутата собственные крестьяне уходили! И так еле на воеводстве усидел, государыня Синбирском была недовольна…
Сообразив, что записка так и не дошла до бригадира, Катин сказал:
– Я уж не д-депутат…
Он никак не мог согреться, стучали зубы.
– Как не депутат? А кто?
Полина – она уже не плакала – толкнула отца в плечо.