— Вот же дали лодыря, — пожаловался князь Несвицкому. — Не денщик, а горе луковое. Чуть что — так сразу спать, причем, и днем, и ночью. На фронт его отправить, что ли?
— Не надо, вашсиятельство! — взмолился денщик. — Меня подстрелят сразу, я ж нестроевой.
— Ладно, — махнул рукой Касаткин-Ростовский. — Живи пока. Подашь нам ужин на двоих. Мухой!
Денщик кивнул и, выскочив наружу, ссыпался по лестнице вниз.
— На кухню побежал, — сказал Касаткин-Ростовский. — Для волхвов на ночном дежурстве специально держат повара. После полетов ешь будто не в себя. У тебя есть повар?
— Нет, — развел руками Николай. — Я сам готовлю.
— Почему?
— У нас не воинская часть и нет возможности кормить кого-то по ночам. Ем дома.
— Прислугу заведи.
— Тут такое… — Николай смутился. — Прислуга все разнюхает. Никто не знает, что я летун, и не хочу, чтоб знали.
— Почему?
— Ну… Долгая история.
— Погоди… — князь вдруг задумался. — Ты тот самый волхв, который уничтожил чернокнижника и группу немцев? Читал в газетах.
— Я, — кивнул Несвицкий.
— Расскажешь?
— Если интересно.
— Конечно! — воскликнул князь. — Идем!
Касаткин-Ростовской обитал в двухкомнатной квартире. Небольшой: прихожая, гостиная, спальня и санузел, разумеется. Неплохо для майора, оценил Несвицкий. Хотя, конечно, князь… Но в тоже время сословия в империи упразднили век назад, как и обращения по титулу. Однако, и Несвицкий это знал, аристократическая знать варягов не растворилась в обществе простолюдинов и хранила прежние обычаи. Даже браки предпочитала заключать между своими. Официально никто не заставляет называть Касаткина-Ростовского «сиятельством», но, и денщик, и часовой это сделали. Похоже, здесь так принято…
В квартире Николай получше рассмотрел майора-волхва. На вид лет 28–30. Узкое лицо с тяжелым подбородком, чуть крючковатый нос и синие глаза под черными бровями. Высокий лоб и маленькие уши. Волосы — темно-каштановые, волнистые. Не красавец, но очень симпатичный. К тому ж майор высок, широкоплеч. Женщинам такие нравятся.
— Присаживайся! — князь указал на один стульев, стоявших за обеденным столом. — Сначала ужин, а потом поговорим. Где этот лодырь?