— Иногда мне хочется тебя убить, — признался Луи.
— Филипп, это твоя дочь… — пробормотала Генриетта. Она смотрела на мужа устало и обреченно, но в глазах ее был свет, и совсем не было вины. И у Филиппа стало легче на душе, и он вдруг подумал, что чертовски соскучился по Гишу, и что пора бы вернуть его обратно. Бедный, бедный Гиш, он был несправедливо обижен, надо загладить свою вину, надо подарить ему что-нибудь. Что-то по настоящему ценное.
Гиш и в самом деле выглядел несчастным. Несмотря на то, что эти несколько месяцев он прожил в своем поместье, он походил на узника, проведшего все это время в глубоком подземелье, в цепях.
Гиш исхудал, был бледен и глаза его светились скорбью.
— Вы звали меня, ваше высочество? — проговорил он и коротко поклонился, — Я счастлив служить вам и жду приказаний.
Филипп надул губы. Вард, стоя за плечом у принца, смотрел на Гиша с насмешливым интересом.
— Ты сам виноват, Гиш, — сказал Филипп, — Нечего было ухлестывать за моей женой.
Гиш побледнел еще больше и плотнее сжал губы.
— Как вам будет угодно, ваше высочество, — сказал он сухо.
— Мне будет угодно, чтобы ты перестал дуться и злиться.
— Я никогда не посмел бы…
— Однако смеешь!
Филипп подошел к нему и со вздохом положил голову ему на плечо.
— Я соскучился, Гиш. Почему ты оставил нас так надолго?
Гиш несколько оторопел и не знал, что ответить.
— Я… Вы… Ваше высочество…
— Никогда больше не смей так делать!
Гиш нежно взял его руку и крепко сжал.
— Я люблю вас, ваше высочество, — сказал он, — Если бы только вы знали…
Вард кусал губы, чтобы не рассмеяться. Знал, если не удержится, — отправится в опалу вместо Гиша. А сейчас это было бы как нельзя некстати. Времена наступали золотые. Мазарини умер, и все его немалые сбережения оказались в руках короля. Двор расцветал на глазах, казалось, даже стало светлее в прежде сумрачных и унылых коридорах Лувра. Балы сменялись празднествами, пикники сменялись фейерверками, казалось, веселью не будет конца.