– Отстал немного. Ковыляет за мной, ему трудно, он один костыль потерял.
– Я в курсе насчет потерянного костыля…
– Кто тебе сказал? – удивилась девочка.
– Ска… Да ладно, это уже не важно.
Шуст, появившись на пороге, самым мрачным голосом заявил:
– Карат, ничего у меня не спрашивай, но я с тобой потом поговорю. Позже. Накопилось у меня. Много чего накопилось. Я к тому, что тот день, когда мы с тобой повстречались, был плохим днем. Ладно, все потом, готовься к разговору, не до тебя пока.
Гробовщик, не оборачиваясь, произнес:
– Ты провел ее так, как я сказал?
– Само собой, мы с другой стороны зашли. Я и без тебя знаю, что детям смотреть на то, что остается после выходок Карата, нельзя. Да и взрослым, кстати, тоже.
– Вообще-то управляемый мертвяк с бомбой – твоя идея, – беззаботно произнесла Диана, завороженно косясь на брезент, из-под которого показалась предательская струйка крови.
– А кто его направил прямиком к этому дому? Я, что ли? Да хрен вам, я такой чертовщиной заниматься не умею, не надо все на Шуста вешать.
С этими словами товарищ, отчаянно ковыляя, подошел к пулемету и начал ощупывать его с таким видом, будто собрался покупать.
Гробовщик, все так же продолжая стоять у окна, безучастно произнес:
– Кислый, поднимись.
Глаза толстяка моментально налились смыслом жизни и забегали, будто у пойманного с поличным совсем уж ничтожного воришки. Голосом плаксиво-противным, чуть слезы не пуская, он протянул:
– Гроб, я лучше полежу. Нельзя мне вставать, у меня что-то со спиной, стукнулся сильно ею, и еще в колене что-то хрустнуло.
– Встал!
– А, ну ладно, понял, встаю, конечно, раз надо, – подчеркнуто охотно согласился Кислый, неуклюже пытаясь вскочить на ноги.
– Сядь в угол. К сектанту. На ящик сядь.
– Слушай, Гроб, а можно я схожу вниз, к котловану. Мне бы вымыться.