Николай обхватил жену и, надсадно выдохнув, приподнял подмышки, прижимая к себе, потащил, покачиваясь, к распахнутой двери, откуда мерцал синий свет телевизора.
— Ноги держи, тяжело мне!..
Витька поспевал следом, поддерживая свисающие ноги. Стукнулся оземь второй ботинок. Под рукой полз змеиной шкуркой тонкий чулок.
Миновав крошечную прихожую, внесли стонущую женщину в комнату, увешанную коврами по стенам. Положили на широкий диван. Николай аккуратно уложил, чтоб не свисала, ногу в свернувшемся чулке и, неотрывно следя за движениями жены, попросил:
— Там, наверх… побеги, второй этаж, где дверь — тумбочка. Коробка железная, неси… ах, черт!
И навалился на жену, не давая скатиться с дивана. Витька отвернулся от распахнутого черного рта, из которого рвался вой, и побежал по деревянным ступенькам. Вернулся, таща в руках громыхающую коробку, медицинскую, старенькую, с двумя проволочными ручками по бокам.
— Раскрой, там шприцы. Один дай. Да скорее! Там готовое уже! Руку! Держи руку ей!
Лунный свет облизал вытянутую струной руку, запрыгали по белой коже голубые и розовые блики из телевизора. На экране скакали рядами девицы в блестящих купальниках и махал микрофоном огромный мужчина в золотом пиджаке.
Черная в голубоватом свете игла вошла под кожу. Витька тянул руку на себя, молясь, чтоб не вырвалась, а то сломается еще чего доброго иголка, и Дарья Вадимовна убежит снова в открытую дверь, разбивая локти и лоб о все, что по дороге…
Засевший, казалось, навечно, под череп однообразный вой стал стихать, обращаясь в прерывистый плач, вздохи, всхлипы. И снова вздохи, уже более тихие. Рука обмякла, поползла из каменных Витькиных пальцев. Дрогнула коленка, согнувшись, повернулась нога, показав дыру на ступне — по камням бежала… ботинок там, остался, раскидав шнурки.
Николай отвел руку, сунул шприц рядом с криво стоящей коробкой. Стоял на коленях, смотрел в лицо жены. Провел по щеке, приподнял привычным жестом веко, проверяя — спит ли. Поправил волосы, убирая с неподвижного лица Даши, и, тяжело разгибаясь, встал рядом. На Витьку не смотрел. За их спинами мяукали дансерши и подвывал бодро золотой верзила. Зрители смеялись, хлопая в такт песне.
— Я… пойду? Или помочь еще? Одеяло, может, надо?
— Иди. Дверь прикрой, тепло уходит.
Витька пошел к двери. Одной рукой пытался застегнуть пуговицу штанов.
— Погодь… Витек…
Остановился с готовностью. Николай продолжал стоять, опустив голову над спящей женой, как над покойницей в гробу. Сказал, не поворачиваясь:
— Одеяло там, у двери на сундуке. Дай.
Витька схватил в охапку большое одеяло, но бросил на место, чтобы притворить дверь, из которой лился зябкий свет луны, снова загреб руками скользкий атлас и потащил к дивану. Вместе укрыли, подоткнув со всех сторон. В лицо спящей старался не смотреть, но резкая складка меж нахмуренных бровей маячила перед глазами. Рот стиснут и опущены углы губ, будто похоронила кого. Себя, мельком подумал Витька. Стоял неловко, не зная, прощаться снова или молчать дальше.
Николай Григорьич наконец оторвал взгляд от лица жены, не глядя на Витьку, обвел глазами большую комнату в коврах и полированной мебели, с японским телевизором на старой тумбочке, прикрытой домодельной вязаной салфеткой. Прошел к стенке, открыл застекленную полочку. Снова, в который раз за день и за ночь, зазвенело стекло. Витька сглотнул пересохшим ртом.
— Тебе не предлагаю, — сказал хозяин, достав начатую бутылку водки, — ты уж норму свою на неделю вперед выхлестал. А мне — надо. Пойдем в кабинет. Телевизор работает пусть, ей так спокойнее. И дверь не закрывай.
ebooksa