— Часа четыре-пять. Может, и больше. Гораздо больше. Принеси мне обед сюда, ладно? Не хочу отрываться.
— Хорошо. Что тебе принести?
— Биг-мак, жареной картошки побольше и молочный коктейль с ванилью. Джулия сморщила нос.
— Ты что, светило компьютерное, не слышал, к чему приводит избыток холестерина?
— Слышал. А мне плевать. Чего мне бояться холестерина? Раз уж мы все равно не умираем. Просто уйду из этого мира чуть раньше положенного — и все дела.
Глава 43
На двери ювелирной лавки, щелкнув, поднялись металлические жалюзи, и владелец лавки Арчер Ван Корвер воззрился на Бобби и Джулию сквозь толстое пуленепробиваемое стекло. Глаза его недоверчиво сузились, хотя Дакоты заранее договорились с ним об этой встрече. Оглядев гостей, он отпер дверь и впустил их в лавку.
Ван Корверу было пятьдесят пять лет, однако он, не жалея ни денег, ни времени, пытался сохранить моложавую внешность. Чего только он не делал, чтобы удержать молодость: кожу на лице ему то чистили, что подтягивали, то увлажняли, меняли форму носа и подбородка. Он носил накладные локоны, очень искусно подобранные, — точь-в-точь натуральные волосы, только крашеные. Но Ван Корвер сам же все испортил: вместо того чтобы просто прикрыть залысину, он водрузил на голове такой пышный кок, что его неестественность сразу бросалась в глаза. Если бы Ван Корверу вздумалось забраться в бассейн прямо с этим сооружением на голове, оно торчало бы из воды, как рубка подводной лодки.
Хозяин лавки закрыл дверь на два запора и повернулся к Бобби.
— Вообще-то я по утрам делами не занимаюсь, — сообщил он. — Все деловые встречи назначаю на вечер.
— Мы очень признательны, что вы сделали для нас исключение.
Ван Корвер театрально вздохнул.
— Итак, чему обязан?
— Не могли бы вы оценить один камешек? Ван Корвер недоверчиво прищурил и без того узенькие глазки и стал совсем похож на хорька. Когда лет тридцать назад он поменял имя и фамилию и из Джима Боба Хора превратился в Ван Корвера, друзья шутили, что прежняя фамилия подходила ему куда больше: с этим прищуром он настоящий хорь, а никакой не Ван Корвер.
— Оценить камешек? Всего-то?
Он провел гостей через небольшую, но шикарно обставленную комнату, где он обычно принимал покупателей. Потолок тут был украшен лепниной, стены отделаны бледной замшей, на светлом дубовом полу в уголке для посетителей — роскошный ковер, в раскраске которого сочетались голубой, темно-желтый и персиковый цвета. Тут же — стильный белый диван, по бокам от него — два столика из мореного дерева. Вокруг третьего стола — четыре изящных плетеных кресла. Круглая стеклянная крышка стола была такой толщины, что и кувалдой не разбить.
В витрине слева был выставлен товар. Ван Корвер принимал клиентов, только предварительно условившись о встрече. Ювелирные изделия изготовлялись по заказу и явно предназначались для состоятельных дам, не блиставших тонкостью вкуса, — тех, что платят сотни тысяч долларов за какие-нибудь бусы и щеголяют в них на благотворительном обеде, где каждое блюдо обходится им в тысячу долларов, причем нелепость этой ситуации до них не доходит.
Задняя стена комнаты была зеркальной. Проходя через комнату, Ван Корвер с видимым удовольствием разглядывал свое отражение и не отрывался от него до самой двери своего кабинета.
«Ишь, залюбовался, — подумал Бобби. — Того и гляди проскочит мимо двери и врежется в зеркало». Он терпеть не мог Джима Боба Ван Корвера, но понимал, что в ювелирном деле самовлюбленный ублюдок толк знает.
Бобби познакомился с Ван Корвером еще до того, как сыскное агентство Дакоты обзавелось архитектурным излишеством в виде прибавки к названию: «и Дакота» (хорошо, что эту шуточку не слышит Джулия: юмор она оценит, но за «архитектурное излишество» голову оторвет). Бобби помог Ван Корверу вернуть бриллианты, украденные у ювелира любовницей. Камешки стоили целое состояние, и Джим Боб во что бы то ни стало хотел получить их обратно. Однако из жалости к любовнице, которой за воровство грозила тюрьма, он обратился не в полицию, а к Бобби. На памяти Бобби это был единственный случай, когда у ювелира шевельнулись хоть какие-то человеческие чувства. Но с тех пор много воды утекло, и его душа, как видно, окончательно зачерствела.