Госпожа Клио. Заходящее солнце

Дойдя до реки, Ранча сбросила ношу и снова пошла в лес.

– Ты куда? – удивился Найплам.

– Надо развести огонь. Мы не едим сырое мясо, и ты не должен его есть.

– Я, вообще, всего несколько раз ел мясо. Тогда оно выглядело, как тонкие волокнистые пластины.

– Да, такое мясо выдают в тамбо. Его сначала высушивают на солнце, и потому сохраняется оно очень долго. Мы тоже едим его, но мясо, соприкоснувшееся с огнем, гораздо лучше. Главное, чтоб нас никто не увидел, ведь мы самовольно убили пекари и не отнесли его в тамбо.

Найплам кивнул, решив в очередной раз не повторять, что Ланзон не допустит этого.

Костер пожирал толстенные сучья с такой скоростью, что Ранча едва успевала подносить новые, и совсем скоро на берегу высилась гора вспыхивающих и переливающихся углей. Тогда она завернула подготовленные куски мяса в толстые мягкие листья и сунула внутрь пышущего жаром холмика. Сизый дым тут же потянулся над рекой густым шлейфом. Ранча, наконец, уселась рядом с Найпламом, согнув колени и положив на них подбородок. Она молчала, и Найплам тоже молчал. Его мысли пытались вернуться к предстоящей встрече с Ланзоном, но при ярком дневном свете бог, запирающий по ночам Солнце, не желал вступать ни в какие беседы.

Ели они уже на плоту. Мясо, сверху покрытое корочкой, а внутри, при каждом нажатии дышащее свежей кровью, тяжелым и непривычным грузом падало в желудок, вызывая сонливость. Даже Ранча, собрав остатки трапезы в свой рваный мешок, улеглась посреди плота, раскинув руки. Она давно смыла кровь, и теперь ее тело блестело, отливая красноватым металлом – таким, из которого сделан жертвенный нож.

Поймав ассоциацию, Найплам подумал, сможет ли убить ее этим ножом, как черную ламу, если Ланзон захочет испить человеческой крови, и решил, что не сможет. Эта странная мысль требовала объяснений и глубоких раздумий, хотя чем ему еще заниматься, ведь проспав почти все время, он чувствовал себя полным сил и энергии. Усевшись на край плота, Найплам задумался: …А, собственно, зачем я иду к Ланзону? Какое мне дело до прилета Крылатого Змея?.. Смерть не пугала жреца, как и никого в стране Великого Инки, ведь каждый айлью состоит не только из людей, но и из животных, птиц и растений. Тот пекари, которого они только что съели, тоже когда-то был человеком и, скорее всего, теперь вновь возродится в прежнем облике. Весь вопрос в том, что после смерти одного, остаются многие, поддерживающие память – в этом и заключается смысл айлью. А если Крылатый Змей пройдется по земле огненным хвостом, то не останется никого.

И что? Земля заселится другими существами, возможно, более мудрыми и справедливыми, чем сейчас. А он, Найплам, останется и посмотрит, что у них получится – останется, ибо Ланзону необходимо через кого-то выражать свою волю. Когда тело жреца дряхлеет, душа его не достается ни пекари, ни кондору, а вновь обретет облик человека, который поселится в той же пещере и будет каждый день омывать каменную статую кровью черной ламы. А, вот, Ранча… в чем заключается ее предназначение? Что будет с ней после того, как они усмирят (или не усмирят) Крылатого Змея?..

Ответить на этот вопрос самостоятельно Найплам не мог, а спросить у Ланзона можно, лишь исполнив ритуал. …Значит, срочно нужен сосуд и черная лама!.. Он посмотрел на девушку, которая обещала все это достать, но Ранча спала, сытая и расслабленная после битвы с кабаном. Найплам решил, что в данный момент ее сон важнее общения с Ланзоном – несколько дней бог может голодать, не выказывая своего недовольства, а, вот, потом… потом мы доберемся до Кахамарки…

Найплам вздохнул и перевел взгляд на берег. Солнце уже поднялось к самой верхней точке и скоро б должно начать спускаться вниз, но пока его источающие зной лучи загнали в тень всех обитателей сельвы. Исчезли птицы; черепахи и кайманы ушли под воду; даже сама река, казалось, перестала накатывать мелкие волны на песчаные отмели. Лишь лиловые облачка каких-то цветов висели над плавучим ковром из круглых плоских листьев. Только по тому, как эти облачка, уплывая назад, скрывались из виду, можно было догадаться, что плот все-таки движется – вдалеке появлялось новое лиловое облачко, приближалось и снова исчезало…

Найплам зачерпнул ладонью воду и сделал несколько глотков; потом намочив рубаху, прикрыл ею голову. Стало гораздо легче и он, вытянувшись рядом с Ранчей, закрыл глаза.

Когда солнце прошло три четверти ежедневного пути, природа пробудилась, и вместе с ней проснулась Ранча. Найплам наблюдал, как девушка спрыгнула в воду и побарахтавшись возле плота, вылезла обратно. Отплывать дальше она не решилась – выпученные глаза кайманов, еле заметные над водой, зорко следили за каждым посторонним предметом.

На крошечных островках, поросших темно-зеленым камышом, вновь появились птицы. На водопой пришло семейство тапиров. Им повезло, потому что люди были сыты, а два небольших каймана, наблюдавших за ними, не могли справиться с такими крупными животными.

– Сколько еще нам плыть? – спросила Ранча, – я не узнаю этих мест, – но в ее голосе больше не чувствовалось тревоги – либо она смирилась с неизбежным, либо тоже поверила в прозорливую мудрость Ланзона.

– Я не знаю, – ответил Найплам, – но нам должен быть знак. Главное, не пропустить его.

– А если мы попадем туда, где заканчивается страна Великого Инки и живут дикие племена людоедов? Мне рассказывал о них отец.

Найплам ничего не знал о людоедах, поэтому лишь молча пожал плечами. После дневного зноя голова все еще была тяжелой и разговаривать не хотелось.

Наконец солнце коснулось далеких горных вершин и поранившись о них, выпустило сгусток крови. Кровь растекалась по небу, и даже пролетавшие мимо белоснежные цапли на какое-то время делались алыми. Дневные птицы исчезали, раздосадованные, что их яркое оперение потеряло привлекательность, зато появились летучие мыши, как и все вокруг реки, промышлявшие рыбой. Потом появился, пока еще бледный и поэтому не такой зловещий, хвост Крылатого Змея…