Госпожа Клио. Заходящее солнце

22
18
20
22
24
26
28
30

– Смотри! – воскликнула Ранча, указывая вперед.

Найплам, наблюдавший за летучими мышами, повернул голову и увидел мост, точь-в-точь такой же, как в окрестностях Чавина, только здесь он был шире и длиннее. От него отходила узкая дорога, как и все остальные, сделанная из пирка.[25]

– Может, это и есть «знак» – спросила Ранча.

– Да, – решил Найплам, понимая, что скоро совсем стемнеет, и они не смогут различить никаких других знаков.

– А если нет? Как мы можем проверить это?

– Мы сойдем на берег и пойдем по дороге. Она обязательно приведет нас в Кахамарку.

Ранча с сомнением посмотрела на жреца, но выбора у нее не оставалось. С тех пор, как они оказались посреди сельвы, понятный ей мир прекратил существование, а в мире, созданном Ланзоном, она ориентировалась очень плохо.

– Дальше мы пойдем пешком, – повторил Найплам, видя, что девушка в нерешительности ждет конкретных указаний.

– Хорошо, как скажешь, – Ранча взялась за весло с таким азартом, словно спешила на долгожданный праздник, а не на встречу с неизвестностью, которая, возможно, пострашнее Крылатого Змея.

Плот пришлось бросить, потому что вытащить его на песчаную отмель два человека просто не могли. За ночь его наверняка унесет течением, и больше они не увидят его никогда, но эту мысль никто вслух не произнес. Может быть, потому что внимание приковала дорога, а, может, каждый из них усомнился в существовании Чавина и самой возможности вернуться туда.

Если над рекой еще оставалось достаточно света, то заросли, вплотную подступавшие к воде, превратились в звериную шкуру, чуть отливающую серебром – животное, вроде, затаилось, и только легкий ветерок выдавал его дыхание. А дальше простиралась бесконечная, бесформенная масса темно малахитового цвета, готовая навечно поглотить целые города и народы, не говоря уже о двух маленьких людях. Просека, экономно сделанная лишь на несколько метров шире самой дороги, освещаемая холодным светом ночи, казалась напрямую ведущей к богам.

– Мы будем идти, пока хватит сил, – сообщил Найплам.

– Ночью в сельве опасно – ягуары и пумы выходят на охоту.

– Они не страшнее Крылатого Змея, – Найплам усмехнулся и этим снял все сомнения.

Ранча двинулась первой, держа наготове копье; Найплам шел чуть сзади, видя ее силуэт, и от этого становилось спокойно – даже спокойнее, чем от мыслей о Ланзоне.

Наверное, когда из пещеры, где нет никого, кроме бога, выходишь в мир, населенный множеством самых разных существ, понятия смещаются. Это происходит не потому, что бог становится менее могущественным – он делается более далеким, и чтоб исполнять его желания, необходимо преодолеть массу мелких проблем, до решения которых никогда ни снизойдет его божественная сущность…

Река осталась позади, но пока еще очень отчетливо доносился ее воркующий голос. Она не принесла им бед, и, значит, если вернуться назад… но Найплам знал, что они не вернутся. По крайней мере, сейчас.

Довольно быстро миновав прибрежные заросли, они углубились в сельву, и мгновенно тьма выросла, достигнув неба. Даже Крылатый Змей заглядывал сюда с опаской, через узкую щель просеки, зато сама сельва, казавшаяся с реки темно-зеленой, монолитной глыбой, вдруг ожила. Хотя зрение не могло различить ничего, чувство, которое каждый человек унаследовал от родоначальников своих айлью, подсказывало, что она следит за каждым шагом сотнями черных глаз. Она дышит, и если замереть, то можно услышать, как она шепчет глупым людям о вечности и мгновении, которые для нее соединились воедино. Сначала Найплам не слышал этот интимный голос. Для него сельва наполнялась голосами сотен существ, реально звучащими в кронах деревьев, зарослях молодого сурибио и густой вязи лиан. Они сливались в единый хор, и эта песня притупляла восприятие; только когда ужасный пятнистый «солист» – ягуар перекрывал его грозным рыком, замирало все, и даже Ранча опасливо приседала, поднимая копье.

Время текло медленно, но при этом совершенно незаметно, ведь когда отсутствуют зримые ориентиры, невольно окунаешься в бесконечность. Ты делаешь шаг, и она смыкается за твоей спиной – как темнота; как вода в черном омуте. Именно, темнота и бесконечность постепенно становятся единственными реальностями, объединяясь в емкое слово – мрак. Остальные существа из плоти и крови, обитающие в них, являются лишь отображением этого самого мрака.

Именно тогда Найплам ощутил дыхание Па-ке-ну – лесной колдуньи, которая завлекает охотников и обнимает их так, как не может обнять ни одна женщина, рожденная женщиной. Сначала она поедает их глаза, потом тело, наконец, добираясь до сердца. Если б не Ланзон, охранявший своего жреца, он бы тоже устремился на поиски лесной колдуньи, как случается со всеми простыми смертными… или дело не в Ланзоне, а в фигуре, то возникающей из мрака, то исчезающей вновь всего в нескольких шагах впереди?.. Ответа на этот вопрос не было, и Найплам решил не искать его, боясь, что тот может оказаться неожиданным, разрушающим все, происходившее с ним раньше.