— К воде привыкаю, уж больно она холодная.
— Какая же она холодная? Тёплая, как молоко парное.
— Э-э-э нет, брат, тёплая она в Египте или на Мальдивах. А здесь она градуса двадцать — двадцать два всего будет. Там же около тридцати, а иногда и больше. Вот где красота — плещись не хочу. А какие там мулатки красивые да дешёвые…
— Дешёвые? — невольно переспросил я, пытаясь понять. — В каком смысле?
— Анатолий говорит о продажной любви, тяжелейшем грехе для женщины, — объяснил мне Радомир мысль Толика. — Ладно, други, пойду я в спортзал, разомнусь немного перед правИлом. — Последнее слово он почему-то произнёс с ударением на букве и. — Вы же поплещитесь пока с полчасика после трапезы-то, а потом подходите.
С этими словами Радомир мощными гребками брассом поплыл к краю бассейна, что ближе к выходу. Толик наконец-то сполз в воду, с кряхтением и выдохом, словно в прорубь залез. После чего мы начали плавать наперегонки. Толик оказался неплохим пловцом, но слабоватым в плане выносливости. Надолго его не хватало, максимум туда-обратно. Я же плавал и никак не мог наплаваться. Какое это счастье — поплавать в тёплой воде в любое время года. Вот бы где я проводил всё свободное время. Есть, оказывается, свои прелести у города, есть. И почему у Толика такая кислая мина на лице? Подплыл к сидящему на бортике товарищу и поинтересовался выражением его лица.
— Да вот думаю: постарею я, поседею, а так и не узнаю, зачем нас в гости Радомир звал. То лопал ты, как верблюд, на две недели вперёд, то теперь плаваешь, изображая Ихтиандра. А я всё жду и жду, жду и жду. Так ведь и помереть от любопытства можно… За что со мной так судьба несправедливо обошлась?
— Да ладно тебе, Толик, жаловаться! Сейчас пойдём.
— Нет, вот ты мне ответь, где ты своё любопытство потерял? Почему тебя совершенно ничего не волнует? Ты словно в панцире живёшь, как черепаха, или нет, как жираф, — доходит всё до тебя чрезвычайно долго.
— Как говорил мой дед: «Любопытство — не порок, но признак плохого воспитания».
Толик в ответ начал раздуваться от возмущения:
— Ну, знаешь, это вообще свинство! С чего ты взял, что у меня плохое воспитание? Да меня этикету бабка с трёх лет обучала, а умению вести светскую беседу — с пяти, да и вообще, я, между прочим, гимназию окончил, а ты? Вот ты, конкретно, какую школу оканчивал?
— Никакую. Меня дед на дому обучал. В тайге как-то школ не очень много. Дед говорил, что лес — лучшая школа жизни. Он несёт полное понимание всех причин и следствий в поступках любого существа, будь то зверь или человек. У людей, конечно, взаимосвязи между причиной и следствием посложнее будут, но общие принципы одни и те же. Да и знание школьных предметов зависит не от учителей, а от ученика. Есть у него желание учиться — научится, а нет — так бездарем и останется, сколько бы пядей во лбу у учителя не было.
— Я так понимаю, ты поделился со мной очередной порцией истины «от деда», и оспаривать её бесполезно, ведь это истина в последней инстанции? Может, тогда пойдём уже, а?
— Почему же, оспорить можно всё, что угодно. Ведь именно в спорах рождается истина, если только этот спор не ради самого спора. Ну а пойти — пойдём, чего уж там. Хотя поплавали, конечно, маловато.
— Да ладно тебе, потом ещё поплаваешь, поплавок сибирский. Пошли уже.
Последние слова Толик проговаривал мне уже из-за двери. Я же решил переплыть бассейн в последний раз. Когда я входил в раздевалку, Толик ждал меня полностью одетым. Пришлось срочно вытираться и одеваться, уж больно кровожадные взгляды бросал на меня мой любопытный товарищ.
— Ну что ты делаешь-то? Куда ты мокрое полотенце в шкафчик пихаешь? Неужели тебя дед в своей импровизированной школе читать не научил? — вылил на меня Толик поток своего возмущения.
— Ты о чём?
— Точно не научил. Горе ж ты моё слепое, табличку видишь?