– С запашком. Па-анятно. Вот что я тебе скажу, милок – бригадир твой против общества не пойдет.
– А при чем здесь?..
Мартын отмахнулся, не пожелав говорить дальше. В самом деле, как объяснить человеку, что, если он постоянно гонит брак и приходит на работу с перегаром, причем довольно часто, остальные бригадники могут и не захотеть оплачивать запоротые заготовки из своего кармана? Не, никак.
– Ну, а тебе, Афоня, я когда еще говорил – нечего тебе сюда ехать?
Бывший сельчанин криво ухмыльнулся, стараясь не шевелить лишний раз подбитым глазом:
– Чего ж так? Я за чужими бабами не бегал.
– Так когда тебе, за своей-то еле-еле успеваешь. Кстати, а за что ты ее в последний раз лупцевал?
– За дело!
– Не знаю я твоих дел. То, что ты пьяный при этом был, знаю. То, что она временами от тебя по соседям прячется, с детворой вместе, – слышал. И про палец ее поломанный тоже что-то такое поговаривали. А уж как она иногда ходит интересно после твоих ночных поучений, и вовсе сам видел. И раз уж зашел об том разговор…
Дверь приоткрылась, донося застольный шум, и кто-то невидимый осведомился звонким девичьим голоском:
– Тятя, тебя мама потеряла. Ты скоро?
– Иду уже, Аннушка, иду.
В третий раз притворив дверку и для полной уверенности подперев крашеную филенку собственным плечом, Мартын продолжил:
– Я на фабрике давно уже, кое-что повидал, кое-что понял. Поэтому дам тебе добрый совет. Фима твоя – звеньевая у сборщиц пятого оружейного. Бабы ее уважают, на работу она цопкая, сметливая, ответственная. Мастер постоянно хвалит, опять же. По всему – именно ему и надоело смотреть, как она постоянно от всех синяки свои прячет.
– Ну?..
– А охрана тебя второй раз пометила. Так?
– Ты к чему это ведешь, Мартын?
– Да ни к чему. Тронешь ее еще раз – и станешь калекой.
Афанасий открыл было рот, сказать что-то едкое…
– И поверь мне, за Хозяином такое не заржавеет.