Магнатъ

Ошалевший от резких жизненных перемен и купания с хлоркой, дворовый кот буквально слетел с высокого карниза над одним из боковых окон и в три длинных прыжка добрался до пришедшей за ним хозяйки. Одним махом взлетел по платью на грудь, протяжно и жалобно замявкал – а потом и жалобно пискнул, когда девочка слишком сильно прижала его к себе.

– Уля.

Направившаяся было на выход, спасительница кота послушно остановилась, едва слышно хлюпая покрасневшим носиком, – вот только это были слезы радости, а не горя.

– Пойдем.

При их появлении на заднем дворе особняка едва слышно брякнула цепь, одним своим концом намертво закрепленная на кирпичном заборе, а вторым концом уходящая глубоко в собачью конуру.

– Шарик?..

Медленно, очень медленно из темноты появился большой пес. Поднял лобастую голову, принюхиваясь, махнул пару раз обвисшим хвостом и разочаровано опустил стоявшие торчком уши.

– Шарик, это же я!..

Вновь насторожив уши, пес неожиданно скакнул вперед, принюхиваясь. Легонько заскулил, чуть ли не повисая на натянувшейся в полную длину цепи, бешено замотал хвостом, сипло взлаял…

– Сидеть.

От властности команды едва не присела как сама Ульяна, так и сопровождавшая ее Гликерия. Тем временем князь без малейшей опаски подошел к зубастому охраннику и спокойно надел на него глухой намордник и короткий поводок с ошейником-«удавкой». Затем оттянул старый ошейник из толстой кожи и одним движением его срезал – правда, откуда в его руках взялся нож, гувернантка так и не поняла. Как и то, куда он затем делся.

– Нам пора.

Подождав, пока девочка и девушка покинут задний двор, Александр погладил привставшего (хозяйка уходит!) пса по голове:

– Такие вот дела, брат.

Осмотрелся напоследок, вздохнул и легонько потянул поводок:

– Пойдем, что ли, Шаробанище?..

Глава 14

В сумерках, когда моросящий дождь усилился до затяжного ливня, к вокзалу Воронежа подъехала троица всадников, тут же приковавшая к себе взгляды множества ломовых[81], буквально запрудивших привокзальную площадь. Они стояли тут с утра, мокли вместе со своими мохнатыми низкорослыми лошадьми на пронизывающем ветру и терпели уже давно ставший привычным голод. Ждали – потому что такие же вот гладкие и важные господа пообещали, что именно сегодня прибудет зерно для хлебных ссуд[82]. Неужели дождались?..

Когда же новоприбывшие спешились, оставив своих жеребцов на попечение еще одного, непонятно откуда выскочившего господинчика, и прошли в привокзальный ресторан, по толпе возчиков поплыла, расходясь словно бы волнами, тягучая неприязнь и недоумение. А еще тихие матерки, скрашивающие долгое и тоскливое ожидание. Стоять было все труднее, вернуться же обратно по своим общинам, да еще с пустыми телегами… И так уже половина изб с голыми крышами стоит – солома, бывшая на них, пошла на корм домашней скотине и четвероногим товарищам. А их хозяева все запасы желудей и лебеды съели, кое-кто же и семенное зерно в котел спустил, причем подчистую. А эти!.. Воистину сытый голодного не разумеет…

– Добрый вечер, Александр Яковлевич.