— Я бы без тебя умер, Ада, — шепчет он и покачивает меня. — Я просыпался среди ночи и искал тебя рукой на второй половине кровати в каком-то полубреду… Я люблю тебя, Ада.
— И я тебя люблю, — всхлипываю и сую в зубы крекер. Вздрагиваю в его объятиях. — Я тоже просыпалась по ночам. и долго не могла заснуть… А еще мне мерещился твой голос, как ты зовешь меня.
В тишине похрустываю крекером, сглатываю и кладу ладонь на солнечное сплетение Матвея, чтобы услышать его сердце.
Тук… тук… тук…
Меня кусает холодный страх, что мы могли потерять друг друга из-за лжи и жестокой игры чокнутой стервы.
Потерять и остаться несчастными с обломанными крыльями на цепях разочарования.
— Я должен был быть сильным для тебя, Ада, — в шепоте Матвея проскальзывает хрипотца, — но я оказался на деле слабым идиотом. Тупым, доверчивым…
— Не говори так, — я отстраняюсь и вглядываюсь в его глаза. Обхватываю его лицо ладонями. — И сейчас я тебя не жалею, Матвей. У меня нет к тебе жалости, и никогда ее не было. Был страшно за тебя, когда я все поняла. И больно. Очень больно.
А затем я его целую. Я чувствую соль своих слез.
— А ты вкусненькая, — шепчет Матвей и поддевает кончиком языка мою верхнюю губу. — Солененькая.
Я издаю короткий тихий смешок, а затем едва слышно спрашиваю:
— А о чем ты хотел со мной поговорить?
— О том, что зову тебя обратно замуж, — улыбается. — И о том, что хватит уже гулять на свободе, Ада. Я начал нервничать. А то вокруг грузчики, риелторы, соседи… А еще какие-нибудь одинокие отцы первоклашек.
— Таких у меня нет, — смеюсь я.
— Или какой-нибудь молодой физкультурник.
— У нас два физрука и оба немолодые, — шепчу я.
— Ты просто можешь погладить мое мужское эго и сказать, что никто со мной не сравнится, — Матвей хмыкает. — Что я самый крутой альфа-самец.
— Никто с тобой не сравнится, — шепчу в его губы, — и ты самый крутой альфа-самец.
На меня накатывает волной жара, и у меня сбивается дыхание, когда рука Матвея скользит по моему бедру и ныряет под край халатика.
— Стены тут действительно тонкие, — шепчу я.