Юрий Матвеевич неожиданно серьезно хмурится.
— Юрам надо дружить, — Пастух расплывается в новой улыбке. — Нас так мало, но… мы в тельняшках. Прошу меня извинить.
Отворачивается и медленно выдыхает, глядя на меня с отчаянием:
— Так бы и затискал. Так бы и засюсюкал. Ты зачем его таким сладеньким родила?
Юрий Матвеевич недовольно ворчит и причмокивает.
— Совести у тебя никакой, Ада, — шепчет Пастух, а я в ответ вскидываю бровь. — Я едва держу себя в руках. Мне не пристало терять лицо. Может, вы выйдете и оставите нас наедине.
— Нет, — Матвей покачивается в кресле-качалке.
У него мешки под глазами, а сам он в халате и пижаме. Всю ночь не спал. Сынок решил сегодня особенно громко скандалить.
— Ладно, — Пастух уверенно разворачивается к люльке. — Я собран и спокоен. Нет… — тут же тянет он. — Я совсем не собран.
Напрягаюсь, когда он тянет руки к Юрию Матвеевичу, но он умело берет его на руки, будто у самого было куча детей.
— Выдыхай, Ада, — он улыбается в лицо нашего сына, — я знаю, что делаю. Ну, привет.
Юрий Матвеевич агукает в ответ и зевает, сонно прищурившись.
— Сон приходит на порог, — тянет шепотом Пастух, вглядываясь в его личико, — сладко, сладко спи…
В комнату просачивается любопытная Лиля. На цыпочках обходит Пастуха, вытаскивает из кармана смартфон и бесшумно отступает в сторону. Касается экрана, наводит камеру на нанего гостя, который качает Юрия Матвеевича и поет колыбельную, не замечая ничего вокруг.
Затем она также тенью крадется к двери. Оглядывается на Матвея и округляет глаза. А тот под колыбельную вырубился.
Она и его фотографирует. улыбается, подмигивает мне и выходит, тихо прикрыв за собой дверь.
Пастух укладывает спящего Юрия Матвеевича в кроватку, улыбается и я задерживаю дыхание.
Я вижу в нем сейчас не толстого бандюгана, который может закопать человека в лесу живьем, а человека, который любит детей.
— Копия отца, — хмыкает он. — Может, только носик мамин, — щурится, — нет. И нос папин.
— Это даже обидно, — шепчу я.