Не дождавшись финиша, я силой пнул ногой по самой выпирающей точке на сетке верхней койки.
Тряска моментально стихла.
– Лешка, сукин сын! – прошептал я ему. – Иди в туалет дрочить, нечего постель пачкать и мне спать не давать, а утром готовься пендалей получить. Радуйся, что сейчас мне лень вставать.
Через минуту наверху послышалось шевеление, и спустившаяся оттуда фигура в белой рубашке и таких же кальсонах понуро побрела по проходу в сторону туалета.
В очередной раз не решив насущный вопрос современности, кем быть и что делать, я все-таки заснул.
В феврале началась движуха. Для начала меня вызвал для беседы к себе старлей Красиков, комсорг части. Он долго и красиво говорил о комсомольском долге и прочем, после чего сообщил, что комсомольская организация согласна дать характеристику комсоргу роты ефрейтору Сапарову и считает его достойным звания кандидата в члены КПСС.
Разговаривать с ним было легко. В отличие от Куницына, это был комсомолец нового поколения в армии, такой же, как Незванцев на гражданке.
«Пожалуй, это первые ласточки перерождения комсомола, – думал я во время беседы. – Предшественники тех комсомольцев типа Абрамовича или Ходорковского, сумевших захапать себе все, что плохо лежало во время перестройки».
Мне ничего не стоило разговаривать в таком ключе, и расстались мы с ним если и не лучшими друзьями, то вполне деловыми партнерами. По крайней мере, на парткоме он обещал полную поддержку комсомольской организации.
Май 1971 года выдался холодным. Но мне и провожающим меня сослуживцам он таким не казался.
Дембельского чемодана, по причине отсутствия такового, за мной не несли. Все, что нужно, я уже отвез домой раньше.
На мне было новое п/ш, полученное полгода назад, но одетое только сегодня. На груди приколото несколько значков, но они меркли по сравнению с орденом Красной Звезды, привинченным с правой стороны. Рядом с ним знак ранения темно-красного цвета. На погонах широкая старшинская полоса.
У КПП меня бурно обнимают, желают всего хорошего и не забывать свою роту. Распрощавшись с ребятами и выйдя наконец за ворота, я неспешной походкой направился в сторону военкомата.
Особого удивления мое появление там не вызвало. Все, кому надо, уже были в курсе. Сдав документы, я направился в сторону остановки. Мне очень хорошо помнилось то чувство радости, охватившее меня после выхода из части в первой жизни, сейчас такого чувства не было и в помине. Сейчас просто оставалось ощущение удачного завершения очередного жизненного этапа.
За два года я так и не смог разобраться в себе и понять, чего же мне хочется. Не успевал продумывать один путь, как тут же пытался перейти на другой. Как ни странно, большинство этих путей вело за пределы страны.
Я прекрасно понимал, что быть у нас богатым безопасно не получится. Стать же партийным функционером мне просто претило. Нет, свое членство в партии я намеревался использовать по полной программе, но становиться партийным бонзой совершенно не хотелось. За рубеж не хотелось уходить из-за родителей, потому что мой поступок испортит им жизнь на долгие годы. И я в который раз успокаивал себя тем, что еще есть время определиться.
Но вот время вроде бы пришло, а в голове остается бардак и сумятица и никакого решения.
Увидев подошедший автобус, я отбросил раздумья и быстро полез в распахнутые двери.
Дома никого не оказалось. Рабочий день все-таки. Только на столе лежала мамина записка, в которой указывалось, что сегодня на обед.
Послонявшись по квартире, распахнул гардероб. Вся одежда в нем была мне мала. Хорошо, что мама недавно купила брюки и куртку, а то ходить пришлось бы в спортивном костюме. Я переоделся, убрал военную форму. Орден спрятал в ящик письменного стола вместе с орденской книжкой.