Тревор понадеялся, что ему не придется знакомиться еще с одним из дружелюбных чудаков Потерянной Мили. Он же хотел, чтоб его только подвезли, а вовсе не на импровизированную вечеринку.
— Нет, его группа на гастролях. На затяжных гастролях. Я присматриваю за фермой, что означает никакой платы и запас хорошей кармы на всю жизнь.
— Это почему?
— Сам не знаю. — Терри пожал плечами. — Мисс Избавление была доброй ведьмой. Какого цвета тебе футболку?
— Черную.
— Ну конечно. Мог бы и не спрашивать.
Терри бросил ему хлопковую футболку с символом «Вертящегося диска» (этакая прихиппованная и хайрастая версия «человека» в «монополии», вертящая сидюк на конце полосатой, как карамелька, палки) и указал на дверь ванной дальше по коридору. Тревор осторожно ступал по сочного цвета половицам, мяг- ким от возраста. Его заинтриговала идея дома с хорошей кармой, дома, хранящего воспоминания о любви и музыке.
Закрыв за собой тяжелую дверь ванной, он стянул через голову мокрую футболку и бросил ее на пол. Это была простая черная майка, как и все остальные, когда-либо принадлежавшие Тревору. У него имелась одна с карманом, но он считал ее щегольством. Так что человечек «Вертящегося диска» был огромным шагом вперед.
Развязав хвост, Тревор наклонился над старой ванной на ножках и выжал из волос струйку воды. Вытер голову полотенцем, но не стал связывать хайер, а оставил его сохнуть. Рыжие, как у Бобби, но с прядями бледного золота, как у мамы, волосы свисали ему до середины спины.
От зеркала в ванной ему стало неуютно — оно создавало впечатление, как будто кто-то глядит на него из зеркальных глубин. Приложив губы к серебристой поверхности, он прошептал: «Кто там?» Но никто или ничто не ответил. Только высокий бледный лоб, сливающийся с собственным отражением, его собственные глаза, сливающиеся в искривленное прозрачное око, безжалостно уставившееся на него, его собственное серьезное лицо, растворяющееся в тумане. Отступив на шаг от зеркала, он увидел, что соски у него напряглись от холода, а кожа пошла пупырышками мурашек.
Тревор натянул через голову футболку с «Вертящимся диском» и поспешил через коридор в гостиную, где Терри как раз запаливал толстый пряный косяк.
— Ты не куришь? — после глубокой затяжки спросил Терри.
Из ноздрей и углов рта у него ползли струйки синего дыма. Глаза он от дыма прищуривал, отчего стал казаться красивее и в его внешности появилось что-то эскимосское. Тревор помедлил. Терри завлекающе помахал перед ним косяком.
А, какого черта, решил Тревор и потянулся за косяком левой рукой. Он уже курил траву раньше, но недолго и не помногу. Это был один из наркотиков Бобби. Но от травы Бобби никогда не блевал и не плакал, как дитя, не она заставила его схватить молоток, не она нашептала ему, на что его употребить. Бобби курил ее за рисованием. Тревору подумалось, что неплохо бы покурить, прежде чем идти в дом.
Потому он сжал губами сморщенную пятку, слегка влажную от слюны Терри, что, впрочем, не было неприятно, и глубоко затянулся.
Что было большой ошибкой.
Он ничего не ел, кроме сомнительной лапши Кинси прошлой ночью, ничего не пил, если не считать пары стаканов кока-колы и теплой ядовитой «джолт». Желудок внезапно превратился в мешочек из потрескавшейся и сморщенной кожи, а все ткани тела и даже мозга как будто обожгло вспыхнувшим огнем.
Косяк выскользнул у него из пальцев, прокатился по руке, оставляя длинный опаленный след поверх череды старых шрамов. Тревор услышал, как Терри что-то говорит, и почувствовал, как подгибаются колени.
Перед глазами у него возникли огромные вспышки света — синего, и красного, и искристо-серебряного, которые завращались вдруг безумными созвездиями. Потом наплыла тьма и стерла их.
Терри глазам своим не поверил, когда мальчишка рухнул на пол прямо у него в гостиной. Он видел анашистов, укуренных до состояния зомби, пялящихся в экран телевизора, как будто там выход в нирвану. Он видел пьяниц, отрубающихся в самых неподходящих местах и позах, в том числе в туалете. Он даже видел пару джанки в отключке. Но никогда за двадцать восемь лет своей жизни Терри Бакетт не видел, чтобы кто-то потерял сознание, затянувшись разок косяком.