Совок-4

22
18
20
22
24
26
28
30

Посмотрев на часы, увидел, что действительно пора. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. В это ночное время, праздношатающегося люда ни в подъезде, ни у подъезда быть не должно. Не лето, слава аллаху, и пока еще прохладно для ночных посиделок на лавках.

Вова пошел до машины осмотреться, а я начал собираться. Одевшись, заглотил еще по паре колес анальгина и цитрамона и запил их крепким сладким чаем. Дождавшись, когда вернется разведчик, обулся и одел куртку.

— Берись за ноги, там полегче, — посоветовал мне великодушный друг и сам ухватился за другой конец рулона.

Мне совсем не показалось, что со стороны ног полегче. Полковник Мелентьев и после смерти продолжал отягощать мою жизнь. В глазах опять помутнело и захотелось разжать руки. Но делать этого категорически было нельзя. Окоченевшего вражину надо было дотащить до машины. Хорошо еще, что в доме есть лифт, иначе было бы совсем грустно.

Пришлось раскладывать переднее пассажирское сиденье и устраивать Аркадия Семеновича наискось. По-другому у нас никак не получалось. Использовать багажник мы даже не пытались, слишком уж рослым был мой незваный гость. За руль сел Нагаев. Пока ехали через полгорода, никто из коллег на желто-синем спецтранспорте по пути нам не попался. Только запоздалый общественный транспорт, развозящий вторую смену, такси и редкий частные авто. До дома тетки Вирясова мы не доехали, остановившись за три двора. Еще за квартал, по моей просьбе Нагаев вышел из машины и залепил изолентой номера. Спереди и сзади. Крепко вбитый в мозг принцип «лучше перебздеть, чем не добдеть» сработал и на этот раз.

Благодаря хулиганам или недобросовестным коммунальщикам, улицы частного сектора освещались скудно. Фонари горели через два, а то и через три столба. С трудом выпростав полкана из автомобиля, мы поперли его к нужному дому. Теперь я точно знал, что человеку с сотрясенным интеллектом, переноска откормленных покойников категорически противопоказана. Если Вова даже не притомился и дышал ровно, то я, мало того, что едва не падал, так уже через десяток шагов был мокрым от липкого пота.

Мелентьева мы размотали и пристроили между крыльцом и калиткой. Пробку от пустого пузырька я сунул полкану в боковой карман куртки, а сам сосуд зашвырнул через забор во двор, в сторону сарая. Ковер назад к машине тащил Вова, а я из последних сил плелся вслед за ним.

Я даже не пытался предполагать, какие завтра мысли и сомнения будут клубиться в головах прокурорских и оперов после обнаружения трупа Мелентьева. Во-первых, голова моя была полна болезненной мутью и прочими, сопутствующими сотрясению ощущениями. А во-вторых, за то они и зарплату получают, эти опера и прокурорские. Чтобы находить достойные объяснения в подобных случаях. Весь необходимый набор, включая тару из-под смертельного снотворного и криминальное лежбище Вирясова-Сивого, я следствию предоставил. Вот пусть и работают. Тем более, что опер Гриненко совсем недавно заявлял о наличии оснований для повторного обыска данного домовладения.

Домой мы вернулись так же без приключений. То, что номер так и залеплен изолентой, я заметил только тогда, когда, выйдя из машины, обходил её. Похлопав по капоту, я помахал рукой Нагаеву, чтобы он вышел. После чего ткнул пальцем в бампер. Не дожидаясь, пока друг приведет госномера в надлежащий вид, побрел спать. Надо было попросить у Мелентьева одну таблетку, подумалось запоздало. Тяжелое забытье, которое меня ожидает, это никак не сон.

Проснулся я без будильника. Состояние было препаршивейшим. Голова болела меньше и уже не штормило, когда шел в сторону туалета. Однако последствия от мелентьевского приветствия по затылку, по-прежнему мешали жить. Мозг мстил за свое сотрясение нудной болью. И тем не менее, предстояло закрыть больничный и посетить поликлинику УВД, чтобы сделать на нем отметку. Иначе бухгалтерия РОВД его не примет. А потом еще побывать в райотделе и случайно встретиться с Гриненко и с Гусаровым. Часам к двенадцати они будут уже владеть всей первичной информацией по обнаруженному трупу московского полковника.

Дерматолог, скептически оглядел мою ссадину на левой скуле, но промолчал. В поликлинике УВД мне тоже никаких вопросов не задавали. Где надо поставили отметку и печать. Помятость моей физиономии никого не удивила и не озаботила, всем было на меня пофиг. Осталось теперь посетить место службы и не выказывая чрезмерной заинтересованности, почерпнуть там информацию о почившем москвиче.

Получасовая тряска в автобусе настроения не добавила. В райотделе я появился за час до обеда. Занес бюллетень в бухгалтерию и пошел сдаваться Зуевой. Которую в очередной раз традиционно кинул. Поскольку эту ночь я вчера пообещался переночевать у нее. Виноват паскуда Мелентьев, а сволочь, получается, опять я. В кабинете у Лиды на мое несчастье сидела Тонечка. На вошедшего меня они посмотрели без благорасположения.

— Здравствуйте, девушки! — растянул я рот в грустной, но приветливой улыбке, — Пожалейте убогого, дайте таблетку от головы! — старался я демонстрировать Лидии Андреевне левую сторону лица.

— Что это с тобой, Корнеев? — вместо Лиды проявила ко мне интерес Антонина, — Опять подрался с кем-то?

Проигнорировав этот недружественный выпад, я присел на свободный стул и, не обращая внимания на дам, скорбно сомкнул веки. Не должны они теперь подвергать остракизму и нападкам человека с побитым лицом и закрытыми глазами. Минимальное сострадание и врожденное женское любопытство не позволят им этого.

— Держи! — потеребила меня Зуева.

На ладони одной руки у нее лежала таблетка, а во второй она держала стакан с водой.

Посмотрев с благодарностью в глаза начальницы, я взял ее за руку и поднеся ладонь к своим губам, слизнул с нее таблетку. Потом забрал стакан и выпил из него воду.

— Спасибо вам, Лидия Андреевна! Добрая вы! Хоть и красивая. У женщин редко так бывает. Чтоб и красота необычайная, и доброта ангельская в одной барышне сочетались! Вон, Антонина, к примеру. Вроде бы и собой недурна, зато характер у нее! С таким только в милиции и работать!

Вспыхнувшая Тонечка, закусив губу, вскочила со стула и топнув ножкой, выскочила в коридор. Теперь можно было начинать оправдываться перед Лидой.