Совок-4

22
18
20
22
24
26
28
30

Таисья Николаевна в это время жадными глотками заглатывала из кабинетного пространства атмосферу. А потому ответить мне по существу заданного ей вопроса ничего не могла. И я продолжил.

— Давай-ка, мы с тобой так поступим, — я взял небольшую паузу для усиления эффекта, — Мы про твои кулинарные художества, так и быть, промолчим, хотя и не забудем. А ты за это напишешь мне всего лишь две небольшие бумажки. Всего два листочка. Только и всего, Сульдина! И тогда продолжай дальше спокойно жить в своём доме, — сердечным взглядом доброго волшебника подкрепил я свое спасительное предложение. — Только из роддома уволишься и боже упаси тебя где-то выпечкой торговать!

— Ка-ка-кие бумажки? — с растерянной обреченностью попыталась тупить подлая баба.

— Ты чего мне тут под дуру шаришь, а, Таисья? — сделав суровость на лице, начал я вполне правдоподобно сердиться, — Хочешь, чтобы я окончательно осерчал и приказал своим операм ославить тебя на весь вокзал? Ты этого хочешь?!

— И-и-и… — тонко взвыла гиена в женском обличье, — Не хочу! — и снова взвыла, — И-и-и…

Надо было завершать процесс вербовки. Именно сейчас для этого интимного действа сложился самый благоприятный момент и упускать его не следовало.

— А ну заткнулась, сука! — рыкнул я, напрягая все имеющиеся голосовые связки, — Ты решила, что я тут с тобой шутки шучу?! А ну пиши, тварь! — я положил перед раскисшей Сульдиной листок бумаги и авторучку.

Далее мы с Таисьей писали диктант. Вернее, писала она, я диктовал. Забрав в свои руки обязательство новоиспеченной агентессы о сотрудничестве, я положил перед ней второй листок.

— Пиши, где тайники в твоем доме с бандитским хабаром. И лучше не зли меня, я точно знаю, что Сивый у тебя хранит награбленное добро! — мне снова пришлось хмуриться, — Ему оно уже не понадобится, ему вышак светит и расстрельный тупик. В лучшем случае пятнашка, это, если очень повезёт. Так что пиши и рисуй, но, чтоб понятно было.

Глубоко, со всхлипом вздохнув, Сульдина взялась за самописку и придвинула к себе бумагу. На описания тайников и на художество ушел почти час.

— Сама понимаешь, отпустить тебя я сейчас не могу. Переночуешь в камере, а завтра поедешь с нашими на обыск. Будут знакомые тебе опера и, может быть, прокурорский следователь. Если она захочет. Жди здесь, сейчас тебя отведут, — я направился на выход, но, вспомнив о выгодном предложении, остановился, — А те двенадцать тысяч, что ты мне сулила, в детдом отнесешь! Мои ребята тебя туда проводят. Поняла?

Дождавшись покорного кивка, я развернулся и вышел из кабинета. Едва не сбив отпрянувшего от второй тамбурной двери капитана Захарченко.

С укоризненным осуждением посмотрев на него и даже покачав головой, я отдал писанину секретного агента Сульдиной не ему, а стоявшему рядом, оперу Гриненко.

— Всё слышал? — вопросительно посмотрел я на него. Опер кивнул, — Составь на нее протокол по мелкому хулиганству и в камеру определи до утра. А то не дай бог, приедет кто из проверяющих ночью, да ещё нагонит ее на волю за безосновательное содержание. И хер тогда вы что завтра у нее найдете!

Попрощавшись с коллегами, я вышел в коридор. Чувствовалась не только усталость, но и нарастающая головная боль. Хотелось одного — побыстрее добраться до дома и заглотить пару колёс танькиного элениума. И таблетку цитрамона на дессерт.

Благополучно доколесив до дома и подъехав к своему подъезду, я понял, что зря рассчитывал на фармакологический покой. У парадной, зябко кутаясь в пальтишко и с портфелькой в руке, подпрыгивая, туда-сюда вышагивала Эльвира Юрьевна. Либо она сильно подмерзла ожидаючи, либо точно так же сильно хочет писать. Н-да…

Глава 17

Второе предположение оказалось более верным. Как только мы вошли в квартиру, старший следователь по ОВД, скинув мне на руки свое пальто и портфель, не разуваясь, метнулась в дамскую комнату. Которая по совместительству была также и мужской. Развесив её и свою верхнюю одежду и разувшись, я помыл руки в ванной и пошел переодеваться в свою домашнюю пижаму. То есть, в спортивный костюм трёхполосного Адидаслера из вражеской ФРГ.

Из секретной комнаты Эльвира Юрьевна вышла уже более умиротворённой. Ногами не сучила, но смотрела по-прежнему с вызовом. Если она имеет ко мне претензии по корпоративной части, то ладно, уж с этим я как-нибудь, да разберусь. Но, если её будоражат мысли относительно моей якобы вопиющей полигамности, то это меня в скором времени совсем не порадует.

Что же за судьба мне такая обломилась! Девки мне достаются преимущественно хорошие, но почему-то почти все они меня переоценивают. В плане моего мифического кобелирования на сторону. Хотя, я-то всё про себя знаю гораздо лучше их. И свои греховные, но видит бог, скромные межполовые коммуникации, расцениваю, как довольно среднестатистичекие. То есть, вполне умеренные. Во всяком случае, не больше, чем это бывает у других нормальных мужиков. Более того, я с обоснованной гордостью могу вспомнить, пусть и немногие, но реальные ситуации, когда меня хотели и я хотел. Но при всём этом, я от актов вожделенного прелюбодеяния все же смог удержаться. Разве после этого я не молодец? Разве не эталон молодого строителя коммунизма?