Совок-4

— Не переживай, Эльвира Юрьевна, не убивал я Аркадия Семеновича, — вздохнув, произнес я почти правду, — И ты завтра сама в этом убедишься. Когда на обыск к Сульдиной поедешь. Она сегодня показания дала, что бандитская касса у нее дома хранится. Потому и полковник Мелентьев у ее домовладения найден был. Сама знаешь, что собирал он все нычки банды в одну кучу. А по какой причине он там окочурился, ты Эля, уж будь добра сама докапывайся. — отхлебнув из чашки, я поставил ее перед Клюйко.

— Ты, правда, его не убивал? — лицо Эльвиры осветила надежда на мою непричастность, — И откуда ты знаешь, что Сульдина дала показания по спрятанным ценностям? Ты же не участвуешь в деле! Ты права участвовать в нем не имеешь!

— Эля, ты уж определись, что для тебя сейчас важнее. Убийца я или нет, либо соблюдение мной процессуальных тонкостей?! — я взял чашку с ее кофе и еще раз отхлебнул. — Может, ты еще представление на меня напишешь и будешь добиваться в отношении меня строгих мер прокурорского реагирования?

Советник юстиции внезапно взметнулась со своего табурета и подскочив ко мне, крепко обхватила сзади, уткнувшись лицом в сразу болезненно занывший затылок. Потом развернула лицом к себе и взгромоздившись ко мне на колени, полезла целоваться.

— Слава богу! — по-бабьи заблажила она, — А то я чего только не придумала!

— Экая ты, Эля, придумщица! — хлопнул я ее по заднице, — Борща?

Советница закивала улыбающимся лицом, но с моих колен привстать не соизволила. И мою рубашку, распахнувшуюся на своей промежности поправлять не стала. Поняв, что прием пищи данной работницей прокуратуры опять откладывается, я провздел под ее бедра правую руку и приподнявшись вместе с ней со стула, повторил прошлый маршрут к койке.

Между двумя сеансами интенсивного примирения следственных органов милиции и прокуратуры, мне пришлось рассказать о событиях, в которых я сегодня участвовал. Предварительно заручившись устным обязательством о неразглашении. В том, что Эльвира не протечет, я был уверен. Болтливые старшие следователи по ОВД областных прокуратур, может, где и бывают, но мне такие не встречались.

Даже находясь под впечатлением от таисьиных пирожков с отторженной бабьей человечиной, Эльвира осталась профессионалом. Машинально поглаживая меня по груди, она прямо в койке выстраивала предположения и рабочие версии. Пока я не начал ее поглаживать тоже по груди и не только. Когда рука добралась до «не только», я автоматом взглянул на неподалеку висящие на спинке стула свои штаны. И невольно затрясся в смехе, которого не смог сдержать. Ничего не понимающая Эльвира, начала было опять наливаться обидой. Пришлось опять пуститься в откровения и рассказать, как Гриненко исследовал сумчатую плаценту. А потом дезинфицировал свои пальцы об штаны.

Следствие областной прокуратуры хмыкнуло и полезло на меня занимать позицию «сверху». Меня, уставшего за день это устроило и перечить наезднице я не стал. В данной ситуации, быть подэльвирником мне было гораздо приятнее, чем в обыденной жизни просто быть подкаблучником. Намного приятнее.

Чтобы избежать неизбежного, сразу же после соития, я потащил партнершу сначала в ванную, а потом на кухню. Надо было чем-то занимать бескомпромиссную подругу и отвлекать ее от второго акта марлезонского действа. Меньше всего мне сейчас хотелось извиваться в оправданиях. Относительно своих, но несанкционированных Эльвирой связей с нечуждыми мне барышнями. Я хорошо помнил, что скандалить она начала с них, а не из-за безвременно почившего полкана.

— Сережа, скажи, а кто такая Татьяна? А Лида, это ведь твоя начальница? — тихо и очень вежливо задала мне вопрос моя любимая.

И это произошло, когда я уже расслабился, и с умилением наблюдал, как она с неподдельным аппетитом хлебает мой борщ. Волчица. Беременная волчица. Старшая по ОВД. Н-да…

Глава 18

Времени на то, чтобы собраться с мыслями, у меня не было. Как не было и никакой целесообразности признавать себя виноватым и уж тем более оправдываться. Цейтнот, мать его за ногу. Надо выкручиваться как-то по-другому, но для этого нужно какое-никакое, но вдохновение. И несмотря на ноющий затылок, и потраченные на упыриху Сульдину душевные силы, оно, это вдохновение, у меня еще оставалось.

— Это, душа моя, те самые несчастные женщины, у которых ты меня так коварно отбила. И не побоюсь этого слова, вероломно увела в свою постель! — с грустным и незлобливым порицанием попрекнул я свою, не в меру любопытную подругу.

И при этом посмотрел на нее хоть и осуждающе-печальными глазами, но без ярко выраженного укора. Давая таким образом понять, что отношусь, если и с неодобрением, то с пониманием к совершенному ею в отношении Лиды и Татьяны проступку. Проступку, безусловно, недоброму, но вполне объяснимому. Поскольку я осознаю, что ради меня, можно было бы пойти и на более серьезные прегрешения. Именно этими словами я и изложил прокурорше своё видение произошедшего.

Эльвира Юрьевна на какое-то время зависла, не донеся до уже приоткрытого рта ложку. Видимо, она была не готова к такому восприятию и пониманию действительности. Даже с моей стороны. И уж тем более, в такой интерпретации. Скорее всего, она ожидала от меня несколько иной реакции на свой, заданный исподволь и столь неожиданный для меня вопрос. Видимо, ей хотелось от меня сбивчивых и виноватых объяснений.

— Ты это сейчас серьезно? — наконец-то отмерев, вопросила она, опустив ложку в тарелку.

— Да, любимая, серьезно. А разве уместно шутить такими вещами?! И да, я не хочу, чтобы ты винила в случившемся только себя. Просто пойми, что так распорядилась судьба. И ты не переживай за девушек, я постараюсь постепенно их убедить, что будет лучше, если они меня оставят тебе. Ты ведь, я надеюсь, увела меня у них не для легкомысленных и краткосрочных развлечений? Чтобы просто натешить свою плоть? Не для того, чтобы поиграться мной, да и бросить потом? Ты только честно ответь мне!