Атлант расправил плечи. Часть II

— Валяйте, — ответила она. — Можете вставить меня в список вашей исключительной собственности, использовать как особую часть вашей протекции и предъявлять меня в этом качестве всему Вашингтону. Но я не знаю, какую пользу это вам принесет, поскольку я не собираюсь играть по вашим правилам, не собираюсь торговать разрешениями. Я просто намерена начать ломать ваши законы прямо сейчас, и можете арестовать меня, когда сочтете это возможным.

— Думаю, у вас устаревшие представления, мисс Таггерт. Кто говорит о старых, несгибаемых законах? Наши современные законы эластичны и открыты для широкой интерпретации в соответствии с… разными обстоятельствами.

— Тогда начинайте становиться эластичными прямо сейчас, потому что ни я, ни катастрофы на дороге не эластичны.

Она положила трубку и сообщила Эдди, будто говоря о чем-то неодушевленном:

— На некоторое время они оставят нас в покое.

Кажется, Дагни не обратила внимания на изменения в кабинете: отсутствие портрета Нэта Таггерта, новый стеклянный кофейный столик, на котором для удобства посетителей мистер Лоси разложил глянцевые журналы с названиями статей на обложках. Она слушала, не сосредоточиваясь, как записывающее устройство, отчет Эдди о том, что стало с железной дорогой всего за один месяц, из чего возникли причины катастрофы. Безразличным взглядом Дагни смотрела на людей, что торопливо, с преувеличенным почтением, входили и выходили из ее кабинета. Эдди подумал, что она просто перестала воспринимать окружающее. Но неожиданно, в то время, когда Дагни, шагая по кабинету, диктовала ему список материалов, необходимых для прокладки путей, и тех мест, где можно нелегально их достать, она остановилась, привлеченная журналами на кофейном столике. Заголовки статей на обложках гласили: «Новая совесть общества», «Наш долг перед людьми, лишенными привилегий», «Нужда против алчности». Резким движением руки она смела журналы со стола и продолжила диктовку, недрогнувшим голосом перечисляя цифры, как будто ее движение было чисто автоматическим, не продиктованным сознанием.

В самом конце дня, улучив момент, когда ее оставили в кабинете одну, Дагни позвонила Риардену.

Она назвала свое имя секретарше и услышала, как торопливо он ответил ей.

— Дагни?

— Привет, Хэнк. Я вернулась.

— Где ты?

— В своем кабинете.

Пауза. Она услышала все, что он не произнес вслух, потом снова послышался его голос:

— Думаю, мне нужно срочно начать подкупать людей, чтобы получить руду и начать делать для тебя рельсы.

— Да. Как можно больше. Пусть это будет не риарден-металл. Это может быть… — надрыв в ее голосе был почти незаметен, но в нем сквозил истеричный вопрос: «Отказ от его сплава?.. Возвращение к временам тяжелой стали?.. К деревянным рельсам с железными накладками?» — Это может быть сталь любого веса, любая, какую ты сможешь мне дать.

— Хорошо. Дагни, ты знаешь, что я отдал им мой сплав? Подписал Сертификат дарения.

— Да, я знаю.

— Я сдался.

— Кто я такая, чтобы упрекать тебя? Разве я сама не сдалась? — Он не ответил, и она продолжила: — Хэнк, мне кажется, их не заботит, остались ли еще на Земле хоть один поезд или плавильная печь. А нас заботит. Они удерживают нас нашей любовью к работе, и мы будем расплачиваться за это, пока еще есть хоть один шанс сохранять колеса поездов и разум человека в движении. Мы будем удерживаться на плаву, как будто тонет наш ребенок, а когда наводнение поглотит его, мы пойдем ко дну вместе с последним колесом и последней здравой мыслью. Я знаю, чем мы платим, но теперь цена больше не имеет значения.

— Знаю.