— Не останется.
— Ты должен быть добрым, Генри.
— Не должен.
— Имей же жалость.
— У меня ее нет.
— Хороший человек умеет прощать.
— Я не умею.
— Не заставляй меня думать, что ты эгоистичен.
— Я такой.
Глаза Филиппа перебегали с брата на мать. Он выглядел как человек, еще недавно уверенный, что стоит на гранитной твердыне, и внезапно обнаруживший, что она превратилась в тонкий лед, сплошь пошедший трещинами.
— Но я… — начал он и замолк; его голос звучал неуверенно, как осторожные шаги, проверяющие лед на прочность. — Разве у меня нет права на свободу слова?
— В твоем доме — пожалуйста, но не в моем.
— Разве у меня нет права на собственные мысли?
— Только за свой счет. Не за мои деньги.
— Ты не терпишь мнений, не совпадающих с твоими?
— Только не тогда, когда я оплачиваю счета.
— Разве не существует ничего, кроме денег?
— Существует. Тот факт, что эти деньги — мои.
— Но почему ты не хочешь рассмотреть и более вы. — он хотел сказать «высокие», но передумал: —…и другие аспекты?
— Нет.