— Ну… А если скажу, что согласна?
— Тогда давайте допьем это вместе. Вас же Катя зовут? Вот и…
— Тьфу на вас! С вами как с человеком, а он, не побрившись, целоваться лезет!
— Я п-побреюсь.
— Лучше бы вы легли спать.
Как раз лечь Володе было не суждено. Преследуя Катюшу, он рухнул на пол, ушибившись затылком о стол. Переполз на полку, немного поплакал — отчасти от боли в затылке, но гораздо больше — от несовершенства этого плохого, очень грустного и печального мира. Потом не было ничего — и вдруг крик:
— Мужчина! Сдавайте белье! Скоро Красноярск!
Смотри-ка… Он снова заснул.
— Вставайте! Через час приезжаем, а он спит! Ну-ка, хлебните-ка кофе…
— Нет! Ни за что!
Володя отбивался, словно девушка пыталась влить в него не кофе, а цианистый калий или синильную кислоту.
— Черт с вами, принесу вам бутылку… Но чтоб побриться и хлебать уже на перроне!
— Не-е… Глоток здесь…
— Только глоток!
Пожалуй, Володя даже немного огорчился, доехав до Красноярска: необычайно интересно было прогуливаться на каждой остановке в толпе торговцев кожей, раскланиваясь с подручными люхезы (сам люхеза, конечно же, был не той фигурой, чтобы выходить на перрон самому и организовывать торговлю).
Еще интереснее оказалось писать стихи, которые к тому же можно было и заказывать самому себе: чего выпил, то и написалось. В общем, ехать бы так до Улан-Батора, а потом бы вернуться обратно… И с проводницей он не успел толком познакомиться, а такая душевная девушка.
— Тупленка бером! Бером-бером!
Последний раз слушал Володя этот ор, махал знакомым.
— Эспедисия, давай-давай!
Смотри-ка! Даже запомнили, что он едет в экспедицию! Слезы умиления навернулись на глаза Володе; выяснилось, что у него есть сильнейшая потребность вынуть бутылку из кармана куртки и сделать еще добрый глоток.