Орден костяного человечка

22
18
20
22
24
26
28
30

…Но сильного старика-шамана по-прежнему кеты будут называть Сенебат, что значит — сильный, надежный шаман, сильнее других шаманов. И по-прежнему число семь будет священным для них.

Всего этого не знали братья, сидевшие у костра при впадении Качи в Кем почти восемьсот лет назад. Альдо хотел казаться гордым, Чуй откровенно грустил…

Нет, Чуй теперь тоже не хотел уходить. Может, и правда кровь Диуга нехорошо отдавалась в нем, заставляла делать глупость за глупостью, но Чуй совсем не хотел идти на север. А все-таки невозможно было выносить этой гулкой тишины, вида этих опадающих на глазах шлейфов дыма от умирающих костров, и Чуй опять заводит разговор:

— А помнишь, как камлал Сенебат?

— Помню.

— Помнишь, он говорил не о тех, кто уходит на север, а почему-то именно о тех, кто грабит могилы. И что души ограбленных очень недовольны тем, кто их грабит.

— Помню. Сенебат еще говорил, что злые духи пожирают непослушных. Тебя там еще не сожрали?

Альдо пил крепкий чай, привезенный из Китая, усмехался.

— Мы себе сделаем лучше!

В голосе Альдо звучит непреклонная уверенность, и Чуй несмело улыбается. Не Альдо — Альдо смотрит в пространство. Улыбается себе и своим мыслям.

ГЛАВА 25

Предатели

Конец мая 1293 года

Чуй любил Орду-Балык — красивый город, где между деревянных срубов бродили коровы и свиньи, а от юрты на окраине идти было триста шагов до каменных дворцов в самом центре.

Деревянные дома — срубленные из бревен избы, дома с крышами, подпертыми столбами, глинобитные дома за деревянными и глинобитными заборами. Магистральный канал для орошения посевов и садов бежал от бурного, несущего камни Уйбата; по улицам от главного канала протекали арыки поменьше.

Это был город, через который кочевник в драном халате гнал отару блеющих овец, где кипень весенних цветущих яблонь выплескивалась над глинобитным забором, и верблюд изгибал шею, срывал яблоневую ветку, задумчиво хрустел белыми цветами.

Бульканье арыков, глухой стук яблок, срывающихся с веток от ночного ветра, свист степного ветра, затихающего среди веток сада, — все это были звуки родного города.

Теперь этого города не стало. Нет-нет, монголы не стали разрушать домов… кроме домов своих врагов, тех, кто ушел с Абаханом воевать против Титухи. Не их вина, в конце концов, что большая часть домов в городе была домами их врагов.

Дурное предчувствие не обмануло Чуя. Где он, большой красивый дом из бревен лиственницы? Дом, где жил брат его матери Токуле? Где он, сам Токуле? Где оба его сына? Где остальные домочадцы?

О судьбе остальных Чую как раз рассказали: всех, в чьей лояльности сомневались монголы, переселяли в провинцию Дунбэй — в Маньчжурию, в город Чжаочжоу, при слиянии Сунгари и Амура. Всех домочадцев Токуле выслали, окружив его дом, чтобы никто не убежал. Сорок человек ушли и уехали на единственной арбе, в дом разграбили монголы.