И опять пора было на курган, в глубокую узкую дудку. Один рубил породу, превращал ее в труху и складывал в мешок. Сидящий сверху вытаскивал мешок с землей и высыпал его в стороне.
Когда рассветало, уходили наверх, за сопки. Прятаться от сильного отряда не имело смысла, но от такого отряда их защитила бы пайцза. И скрыть следы работы невозможно: зияющая дырка в теле кургана, горы свежей земли. Достаточно было хоть кому-то из проезжающих заметить следы работы или свернуть к кургану от тропы.
И все же спрятаться было разумнее всего. Потому что тогда связь четверых спрятавшихся и работ на кургане становилась не очевидна. Кто там копает курган? А мы не знаем… Зачем вы здесь сидите? Боимся ездить днем… Мы едем только по ночам… В разоренной, разорванной междуусобицей стране это звучало убедительно, особенно для начальников сильного монгольского отряда… если говорить все это и сразу показывать пайцзу.
Кто-то проезжал мимо Салбыкской долины постоянно — по дороге вдоль гор несколько раз за день кто-то шел или ехал. Ехали на лошадях, шли паломники в Тигир-Балык и обратно. Перегоняли гурты отчаянно блеющих баранов. Раза два пронеслись монгольские гонцы; они ехали по трое, ведя на поводу по три заводных коня, и скакал сразу небольшой табун.
Но все едущие торопились. Почти все едущие боялись. Никто не тратил времени и сил на осмотр колоссальных курганов, не пытался понять, что же странное увидит он, если подойдет к телу рукотворного холма, возле которого навалена совсем свежая земля.
Только раз отряд тюрок и монголов съехал с торной тропы, проскакал в сторону курганов. Всадники поднялись на один курган и на другой, смотрели вокруг с высоты кургана и высоты всадника.
Подъезжали они и к Большому Салбыку. Чуй ясно видел, как всадники задержались у земляных куч, как они что-по говорили и показывали друг другу, пожимали плечами. Впрочем, и они быстро уехали, вовсе не пытаясь разузнать, не прячутся ли в окрестностях те, кто прокопал в теле кургана длинный грабительский лаз.
Этот разговор Чуй тоже запомнил до конца своей жизни. Альдо тогда долго говорил, как хорошо будут жить они оба, когда приедут в Кашгар и главный купец Кашгара Мурад отведет им место среди остальных купцов.
— А что ты дашь Хоролю и Асу? Может, отпустить их на свободу? Хоть они и природные рабы?
И вот тут Альдо опять удивил Чуя и даже изрядно напугал. Потому что Альдо подумал, почему-то стал вдруг рассматривать свою правую руку, а потом тихо спросил:
— Разве курган не требует добычи?
Чуй слышал эти разговоры много раз: что надо смочить курган кровью, принести в жертву человека, — тогда и золото никуда не уйдет, его легко можно будет найти.
— Не болтай глупостей, Альдо… Кургану не нужна твоя добыча… Не нужна кровь.
Горел костер, кричала птица в лесу. Свирепо засопел, поднял громадную голову Нар. Если не знать, что там просто верблюд, только очень большой, можно было испугаться до полусмерти — такое чудовище стояло, освещенное сбоку костром. А через костер Альдо говорил спокойно и веско:
— В любом случае рабы много знают. Нам что, очень нужны те, кто знает, откуда мы взяли столько золота? Нам все равно придется их убить сразу после того, как мы найдем золото и поднимем его наверх… Но ты прав — можно сделать по-другому: из песков Дзосотын-Элисун пока что никто не выходил.
— Ты хочешь…
Чуй не решился закончить.
— Хочу ускакать от них в пути, — равнодушно отозвался Альдо, — оставив без лошадей и верблюдов. А без воды они далеко не уйдут. Ты помнишь дорогу через Дзосотын-Элисун?
Чуй кивнул. В памяти возникли бесконечные гряды песков, редкие желтые кусты, полное отсутствие животных. За пять дней пути не встретилось даже ящерицы, даже коршуна в выцветшем небе.
Чуй по-прежнему уважал умного, понимающего многое Альдо. Но сам его все меньше понимал и все меньше любил. Что было нужно в жизни таким, как Альдо или как его отец Диуг? Неужели только удачи? Внезапной, непредсказуемой, как внезапно сверкнувшая молния? Темной удачи грабителя чужих могил?