— Жить вполне можно и здесь… Овчины есть, значит, можно шить и украшения, и шубы. Есть озера, значит, можно разводить птицу. Есть лес, металл есть, значит, много чего можно делать. Вот такие украшения хотя бы, — Людмила протянула руку, звякнула браслетами, — их делать можно где угодно. Я уезжаю почему? Тут, в Камызе, жить душно. Нет перспективы у поселка, потому что люди тут такие. В Полтаковом все-таки больше… деятельных. Таких, которые самим себе помочь стараются, а не просто болтают. Вот достроит сын дом и заберет старую бабку к себе внуков нянчить.
При словах про «старую бабку» Людмила потянулась гибким, сильным телом, закинула за голову полные руки, показав в глубоких вырезах с боков тщательно выбритую подмышку и смуглую, не стесненную лифчиком грудь.
— Да ладно вам про бабку старую… Не кокетничайте, Люда!
— Уж и пококетничать нельзя.
Володя не выдержал и засмеялся.
— Можно пококетничать, вам — можно! Вы спрашивали, что мы будем делать на курганах… Я пока не рассказал ничего про свою работу, а это долгий разговор, поверьте. Сейчас мне пора бежать к своим… Поверьте, пока мы ни одного кургана не раскопаем, это правда!
— Тогда приходите вечером и расскажите…
— Не обещаю, но, может быть, приду… Скажем, часов в девять.
— В девять уже будет темно.
— Я знаю. Но мне нужно отвезти людей в лагерь и узнать, что там делается. Я… ну, скажем так, заместитель начальника по хозяйственной части. Так что перед возвращением в свой лагерь мы еще заедем за картошкой.
Володя встал, и тут же поднялась провожать его Людмила, зазвенела украшениями, повернулась к нему своим смуглым широким лицом. И такая откровенно лукавая женская усмешка читалась на нем, что Володе стоило серьезного усилия воли тут же ее не поцеловать.
— Ну, не прощаюсь.
И он пошел по той же безотрадной улице; умирающая деревня, беспомощные жители, к тому же началась жара.
А возле парней и девушек из экспедиции, возле ГАЗ-66 и Фомича, стояли какие-то незнакомые. На большом расстоянии Володя даже не понял, какого они пола, и, конечно, прибавил шагу. Худшие подозрения не подтвердились: не было тут разбойников, собиравшихся разнести вдребезги ГАЗ-66 и самого Фомича или тесно пообщаться с девочками. Возле кургана стояли три грации жуткого вида, но пола как будто бы нежного.
— Владимир Кириллович, скажите им, что у нас водки нет! — издалека заорал Андрей.
Володя сложил раструбом ладони:
— А что, не верят?!
Андрей издалека пожал плечами, от машины донесся грохочущий смех Фомича. Вблизи вид граций оказался еще страшнее. Одна — в куртке, из которой неопрятными клочьями торчал синтепон; вторая в несвежей кофте и грязных штанах держала на руках ребенка. Третья, в затрапезном халатишке поверх ночного белья самой сомнительной свежести, в домашних тапочках неправдоподобных размеров. У всех трех — одутловатые, неумные лица, как бы немного оплывшие от жара, болезни или, что вероятнее всего, от пьянства.
Впервые Володя растерялся — он, считавший себя опытным, умевшим разбираться в женщинах, был не в силах определить возраст граций. Сколько им? Тринадцать или тридцать?!
— Зра-ааа… — дружно протянули они, и Володя кивнул.
ebooksa