– А этот почему ты не распаковываешь? – спросил он, указывая на аккуратно сбитый полированный ящик. – Чего там у тебя?
– Это, Александр Иванович, большой хирургический набор.
– Значит, если меня аппендицит прихватит или там… – Дмитриев задумался, вспоминая какую-нибудь известную ему хворь, – грыжа, например, ты операцию сумеешь сделать?
– Сделаю, если потребуется, а не сумею – позвонишь по телефону 03 и вызовешь скорую помощь, – усмехнулся я, а про себя подумал: «Храни меня Бог от всяких операций в этих условиях».
– Значит, сделаешь, – уважительно сказал Дмитриев. – А то я, чуть заболит в правом боку, так и думаю: не аппендицит ли? Теперь если и заболею – не страшно.
Когда последняя склянка заняла своё место на столе, а стерилизаторы и биксы были тщательно протёрты ветошью, я попросил Дмитриева отыскать в его хозяйстве шест метра полтора длиной. Он приволок со склада длинную дюралевую трубку. Я вбил её в пол рядом со столиком и повесил на неё четыре термометра, чтобы ежедневно замерять температуру воздуха на разном уровне. Взглянув на них через часок, я обнаружил, что у пола ртутный столбик замер на цифре -12 ˚С. В полутора метрах от него градусник показал -5, а под потолком даже +8˚.
– Устраивайтесь, Виталий Георгиевич, – сказал Зяма, сбрасывая шубу, – занимайте вон ту свободную койку и располагайтесь как дома. Это ведь надолго.
Дмитриев, накрыв ящик чистым полотенцем, поставил на него закипевший чайник, пачку печенья, банку сгущённого молока и блюдечко с сахаром, а я, покопавшись в чемодане, извлёк запасённую для новоселья бутылку армянского коньяка и коробку шоколадных конфет.
– Богато живёте, – раздался голос Миляева, высунувшего голову из-за откидной двери. – Гостей принимаете?
– С превеликим удовольствием, – отозвался я.
За ним на огонёк забежали Костя Курко и Гурий Яковлев. Посыпались вопросы: как там, на Большой земле, какие новости. Но я ораторствовал недолго, вскоре почувствовав, что семичасовой полёт и волнения последних дней дают о себе знать.
Гости заметили моё состояние и, распрощавшись, удалились. Я развернул спальный мешок на волчьем меху, запихнул в него пуховой вкладыш и, быстренько раздевшись, залез в него с головой.
Минут десять я ворочался, стуча зубами от холода, пока наконец моё «гнездо», промёрзшее на морозе, не согрелось и приятное тепло не проникло в каждую клеточку моего тела. Наконец, сморённый усталостью, я погрузился в сон.
– Пора вставать, доктор, – услышал я сквозь дрёму голос Дмитриева.
Он уже поднялся, зажёг газ и паяльную лампу. В палатке было относительно тепло. Я выполз из мешка, совершил первое омовение ледяной водой, сразу прогнавшей остатки сна.
– Пошли на склад, – сказал Дмитриев, – примешь от меня хозяйство. Покажу тебе наши запасы продуктов, где что лежит.
Склад размещался в старой брезентовой палатке рядом с кают-компанией. Хотя за прошедшие месяцы дрейфа запасы продуктов поубавились, но вдоль стенок выстроились ещё с десяток больших мешков с крупами, сахаром, сухими овощами, бумажные мешки с макаронами, банки с яичным порошком, ящики с консервами, коробки со сливочным маслом, мясными полуфабрикатами и копчёностями. У входа возвышался холмик из замёрзших оленьих туш, доставленных последним рейсом с материка, и мешков с какой-то рыбой.
– Вот расходная ведомость. В ней всё как в аптеке, – сказал он, протягивая толстую тетрадь. – Всё сальдо-бульдо. А вот в этом, – он ткнул пальцем в большой фанерный ящик, – горячительное. – Он извлёк из ящика пол-литровую бутылку с надписью «Спирт пищевой» и, сделав серьёзное лицо, заметил: – Выдавать его будешь только по личному разрешению Мих-Миха. Усёк?
– Усёк… – Оглядев своё хозяйство, я подумал, что мне придётся затратить немало трудов, чтобы в будущем быстро находить нужные продукты.
– Ну вот и всё, – сказал, довольно улыбаясь, экс-кладовщик. – Теперь тебе и карты в руки. А сейчас идём в кают-компанию. Познакомишься со своим рабочим местом.