— Понятное… — Выматерился я про себя, с такими ценниками в военное ведомство даже не было смысла соваться — засмеют и будут правы.
— А по сложности производства, — Марков задумчиво почесал затылок, — каких-то принципиальных сложностей нет, металла правда на нее больше уходит, отчего она тяжелой получается.
Я протянул руку и, взяв винтовку, прикинул ее массу. Кил семь-восемь, наверное, входило.
— Восемнадцать фунтов, — видя мои замеры, кивнул оружейник. — Без штыка. Со штыком почти девятнадцать.
— Понятно, — я тяжело вздохнул, все это слабо укладывалось в мои представления о хорошем оружии. Впрочем, возможно у меня тяжелая форма перфекционизма, и по сравнению с другим оружием — это настоящий хай-тек. — Показывай вторую.
— Здесь затвор более хитрый. Нужно вот так отжать пластину, — Марков пальцем подцепил рычажок и потянул в сторону, — она подпружинена. Вставить патрон, отпустить, только плавно, чтобы бумагу не закусило. Потом повернуть защелку, опять же взвеси курок и можно стрелять. Система более скорострельная, но и менее надежная. И по цене дороже получается.
Я взял в руки второй образец… Эта винтовка была чуть поизящнее чем первая, что тоже немаловажно. Если перефразировать Туполева — кажется это он говорил — хорошо стреляет только красивое оружие. Впрочем, времени на отработку этих или любых других систем еще было более чем достаточно.
С другой стороны, если смотреть на проблему более глобально, то конечно же все не так плохо. Учитывая, что прямо сейчас российская армия и так переходит на самые совершенные в мире системы вооружения, то лет на десять-пятнадцать нам этого в любом случае хватит, а за это время можно отработать производство систем нового поколения буквально до блеска. Лет через восемь-десять перейдем в дульнозарядных штуцерах на пятилинейный калибр, а потом переделаем подходящие стволы под заряжание с казны. И денег сэкономим и останемся на передовой технической мысли. А пока можно не торопясь развивать школу оружейного конструирования, которая нам в ближайшие двести лет ой как пригодится. Глядишь и денег потом на этом можно будет заработать, продавая оружие всяким не слишком технически развитым, но относительно богатым странам.
Побочным продуктом — самым, если говорить честно удачным к этому моменту — отработки производства винтовок стали револьверы. На их изготовление мы пустили отбракованные пятилинейные стволы, не подходящие для производства полноразмерного оружия. Револьверы — за свой короткий пятидюймовый ствол прозванные «Бульдогами» — получились на заглядение. Пятизаряднй барабан, откидывающийся в сторону, раздельное заряжание — каждая камора барабана заряжалась по типу дульнозарядного оружия и замазывалась салом для защиты от влаги, а с казны надевался только капсюль, по которому и бил курок — надежность выше всяких похвал. Убойность на уровне, а главное — точность: не смотря на короткий ствол, позволяющий носить оружие все время с собой, на пятнадцать-двадцать шагов в корпус человека можно было стрелять не боясь промазать.
Понятное дело, что ни самовзвода ни даже проворачивания барабана вместе с нажатием спуска в конструкции «бульдога» предусмотрено не было. После каждого выстрела барабан требовалось проворачивать вручную. Зато пистолет получился дешев — тридцать рублей — и мгновенно покорял сердца всех военных, бравших его в руки. За декабрь четырнадцатого года мы продали четыре сотни «бульдогов» и получили заказы еще на две тысячи штук. Пришлось выделять под производство револьверов отдельный цех и в срочном порядке изыскивать дополнительные трудовые резервы. Впрочем, такие хлопоты были всегда приятными, чего уж греха таить. Воистину, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
Глава 22
Весна пятнадцатого года началась с приятного со всех сторон и очень долгожданного сообщения от Демидова. На его Нижнетагильских заводах наконец — не прошло и пяти лет — построили первый экспериментальный «бессемеровский» — вернее теперь, чего уж скромничать, демидовский — конвертер, позволяющий перерабатывать чугун в сталь. Все еще находилось в стадии отработки, экспериментов и поиска оптимальных технических решений, однако я решил устроить себе небольшой отпуск и махнул в Нижний Тагил, посмотреть на все происходящее собственным глазом. Тем более, что, вложив в дело идею и полмиллиона рублей, я был точно такими же собственником предприятия, как и Николай Никитич.
Естественно, отправился я в путешествие по воде, потому что сухопутный путь предполагал сплошную череду мучений, причем, учитывая достаточно поздно наступившую в этом году распутицу, еще и совершенно неизвестную по продолжительности. Впрочем, сразу после затянувшейся зимы резко пришло тепло и никаких признаков «года без лета» пока не было. Возможно, я действительно промахнулся и это имелся ввиду не пятнадцатый, а все же шестнадцатый год.
Долгое путешествие через Ладожское, Онежское и Белое озера, вниз по Волге через Ярославль, Нижний Новгород, Казань, Елабугу в Пермь продлилось добрых три недели. Если учитывать короткие остановки в вышеперечисленных города в экскурсионных и так сказать туристических целях.
Надо сказать, что общее впечатление от России за пределами столицы у меня всегда складывалось сугубо мрачное. Даже Москва в эти времена — как-то ее теперь перестраивать придётся на более-менее современный лад, не сжигая все к чертовой матери — вид имела большой деревни. Каменным был только центр в пределах бульварного кольца — и то не весь, для меня вообще стало большим шоком наличие на месте Красной площади натурального рва, засыпанного только в прошлом году — а все остальное напоминало большую деревянную одноэтажную деревню. Выглядящую, пахнущую и звучащую соответственно. Что уж говорить про прочие города губернского, а то и уездного уровня.
Хуже всего, наверное, был контраст между нарядными встречающими меня местными дворянами — как же великий князь приехал, брат государя, радость-то какая — и обычными жителями, попадающимися нам на улицах городов. Вот уж где пир во время чумы натуральный, не дать не взять.
— Прощай немытая Россия,
Страна рабов, страна господ, — сами собой всплыли в уме строки классика. Вот только бежать за границу — это не наш метод. Мы останемся здесь и будем работать на то, чтобы сделать жизнь людей лучше. Тем более, что ныне по всему миру не особо лучше, а менять шило на мыло… Зачем?
Понятное дело, что так мрачно оно выглядело только для человека из двадцать первого века, местные все воспринимали несколько иначе. Если определенным образом жили двадцать поколений твоих предков, то и ты будешь считать все происходящее нормальным. Такой себе эффект низкой базы. Но при всем при этом глядеть на то как по уличной грязи бегают босоногие и чумазые дети — учитывая, что на улице температура едва-едва перевалила за десять градусов тепла — без ужаса, я так и не смог себя научить. И от осознания собственного бессилия сердце сжималось еще сильнее.
Больше всего мне запомнился приём в Казани. Куча народу, ленты, первые весенние цветы, патетические речи, забитый под завязку зал торжественных событий в обер-комендантском доме… Достаточно крупный по имперским меркам пятидесятитысячный город мог похвастать одним из лучших в стране университетов, — ну и прочим стандартным набором типа театра, гимназии и так далее — а вот подходящего для больших торжеств губернаторского дворца до сих пор не построили.