Пушкин, явно обескураженный тем, что великий князь узнал его в лицо, только молча кивнул, не зная, что ответить по такому случаю. Учитывая, что молодой человек только в этом году закончил Александровский лицей — четвертый набор этого учебного заведения — и пока еще ничем толком не прославился, это было достаточно неожиданно. Естественно, он же не знал, что в будущем его портреты будут висеть по всем кабинетам литературы на одной шестой части суши.
— Видел я ваши стихи, — как бы объясняя причину своей осведомленности продолжил я меж тем. — Ну и, если уж говорить прямо, подписывал смету по гонорарам. Что сказать? Толково, толково. Есть куда расти, увлечение творчеством Дениса Давыдова видно сквозь строки, но уже и сейчас более чем прилично.
Я мысленно вознес хвалу своей учительнице русского и литературы в школе, которая вдалбливала нам знания по своему предмету с особой остервенелостью. Кто бы мог подумать, что остатки тех знаний когда-то пригодятся.
— Да, ваше императорское высочество, — опять кивнул Пушкин. Он в сущности был еще совсем мальчик, и в того заядлого задиру и дуэлянта еще совсем не превратился. Впрочем, дурной характер уже во всю проглядывался. — Спасибо за лесную оценку. Мне очень приятно.
Бесята, тем не менее, в глазах поэта, который потихоньку взял себя в руки, явно намекали, что похвала представителя императорской фамилии Александру нашему свет Сергеевичу на самом деле до одного места.
— А знаете, Александр Сергеевич, — было в том, чтобы называть семнадцатилетнего парня по имени-отчеству что-то издевательское, ну во всяком случае, мне так казалось, — заезжайте ко мне в Михайловский как-нибудь при случае. На следующей неделе, например… Скажем во вторник. Вы свободны?
— Д-да, ваше императорское высочество, свободен, — предложение было явно не из тех, которые предполагают отрицательный ответ. Пушкин от неожиданности даже стал заикаться, хоть раньше за ним такого замечено не было.
— Ну вот и славно, — я улыбнулся, глядя на собеседника, поэт же от этой улыбки непроизвольно вздрогнул. — К ужину буду вас ждать, часам к семи.
На самом деле, спроси меня в тот момент кто-нибудь, зачем я дернул Пушкина, практически приказав ему приехать ко мне в Михайловский — о котором, кстати в народе уже начали ходить достаточно мрачные слухи, — я бы, наверное, дать однозначного ответа не смог. Тут было всего понемногу: любопытство, пожалуй, на первом месте, желание прикоснуться к истории, ну и возможно несколько подкорректировать жизненный курс поэта, который достаточно логично привел того на Черную речку. Ну и то, что буквально неделей ранее от ребят Бенкендорфа мне пришла записка насчет Пушкина, — а молодой поэт, был в длинном списке особ, за которыми я негласно установил присмотр еще тогда, когда СИБ не была государственной структурой — он де первый раз вызвал своего оппонента по словесным баталиям на дуэль. Спорщики вскоре примирились, однако звоночек, что называется, прозвучал. Ну и нужно было как-то реагировать, не упускать, как говорится, момент.
В следующий вторник Александр Сергеевич приехал к назначенному времени без опозданий, к которым по слухам был большой любитель. Видимо опаздывать к брату императора все посчитал перебором.
Я же весь день разбирал дела начавшей строиться на Урале железной дороги — там закончили трассировку будущей ветки и приступили к подготовке насыпи — и о назначенной встрече чуть сам не забыл. Вернее, забыл, но всегда находящийся на страже моего расписания Муравьев мне вовремя о ней напомнил.
— Добрый вечер, Александр Сергеевич, — Пушкин был одет по последнему писку моды, очевидно, обладая достаточно средней внешностью от природы, к своему наряду он относился более чем серьезно. Я же в свою очередь при таких полуофициальных встречах предпочитал мундир егерского полка, благо тот был изначально скроен с учетом именно моих представлений о комфорте, пусть даже в ущерб принятой у местных вычурности. — Как добрались?
— Здравствуете. Спасибо, без приключений, — было видно, что Пушкину интересно находится во дворце, он с любопытством рассматривал внутреннее убранство помещений, даже не пытаясь особо этого скрывать.
Ужин прошёл в спокойной атмосфере. Мы обсуждали в основном поэзию, и работу Александровского лицея, из которого Пушкин только-только — и месяца еще не прошло — выпустился. Я же формально тоже учился — числился, иногда заскакивая на отдельные лекции — в лицее только на три года старше, в первом его наборе. Я естественно был знаком с официальными отчетами руководства учебного заведения, созданного с моей подачи, а также неофициальными отчетами по линии Бенкендорфа, который плотно там обосновался, вербуя будущих агентов прямо со школьной парты. Это тоже была моя идея: пускать дело на самотек и превращать лицей выпускающий костяк имперского чиновничества в логово либералов и вольнодумцев было бы просто сумасшествием. Так вот, отчеты — это одно, а впечатления изнутри — совсем другое.
— Ходят слухи, что среди учащихся и выпускников лицея достаточно широко распространены либеральные воззрения, — закинул я наудачу удочку.
Общественно-политическая ситуация в России по сравнению со знакомой мне историей имела значительные отличия. Во-первых, не было заграничного похода и соответственно вернувшихся из Франции и принесших оттуда вирус якобинства русских офицеров. Не было, соответственно и жесткой реакции на это дело властей, плюс правильно освещенный заговор позволил императорскому дому добрать вистов, поэтому такой резкой и ожесточенной поляризации в высшем обществе на либералов и консерваторов тоже не наблюдалось. Слово «либерал» — пока еще не превратилось в ругательство.
— Мы как истинные патриоты России, — достаточно аккуратно начал Пушкин, — приветствуем перемены направленные на улучшение жизни людей, населяющих империю.
Сказано было максимально обтекаемо, но с толстым намеком на вопрос крепостного права.
— Без сомнения, — я кивнул, — и что вы думаете по этому поводу?
Не то что бы меня действительно интересовали политические взгляды поэта, скорее наоборот. Вот только в отсутствие более развитых средств массовой информации в любом случае в ближайшие лет тридцать — я все же надеялся в будущем изобрести если не радио, то хотя бы проводное вещание — придется обходиться пропагандой через печатное слово. И пишущий в правильном ключе гений, виделся тут совершенно не лишним.