2054: Код Путина

22
18
20
22
24
26
28
30

Этим по-зимнему холодным вечером 4 марта Георгий Ветров перешел через Большой Москворецкий мост. Люди вокруг дрожали от трескучего мороза, Москва-река местами была покрыта толстыми льдинами. На оттепель никакого намека. Он бросил зачарованный взгляд на торжественно освещенный Кремль, церкви и колокольни, на крыше дворца на ночном ветру развевались российские триколоры. Ветров вышел на мощенный крупными камнями Васильевский спуск между воротами Спасской башни и храмом Василия Блаженного – там, где двадцать пять лет тому назад немецкий пилот-любитель Матиас Руст приземлился на своем спортивном самолете, обдурив всю противовоздушную оборону прекрасно вооруженного Советского Союза.

Сама Красная площадь была перекрыта, но бесчисленные любопытные по боковым улицам устремлялись к сооруженной в стороне трибуне. Стоя за перекрытием, продрогший Ветров с любопытством наблюдал за происходящим. В этот момент он вспомнил своего отца, лишь под конец жизни вернувшегося на родину. Может быть, он приехал бы раньше, если бы ориентированный на реформы кремлевский хозяин Никита Хрущев за тридцать лет до этого не только «десталинизировал» страну, но и демократизировал ее.

Сам Ветров много раз бывал по официальным поводам в Кремлевском дворце и с гордостью носил в душе наследие белой эмиграции. Он, как и отец, воспринимал Россию как «свою» страну. Его предки сто лет назад принадлежали к высшей элите царской России. Его прадед работал председателем страхового общества «Россия», располагавшегося на Лубянке – в здании, где позже разместились органы госбезопасности. Второй прадед руководил ГУМом, первым большим универмагом здесь, на Красной площади, а третий, Орехов – управлением Риго-Орловской железной дороги. Если бы не Октябрьская революция, Ветров сейчас был бы в этой стране на самом верху.

Ветров вернулся к действительности, когда кто-то больно толкнул его локтем в бок и показал пальцем на неожиданно открывающиеся ворота Спасской башни. И в самом деле, из Кремля выходили Путин и его помощник Медведев. Они прошли по пустой, огороженной Красной площади. Ветров почувствовал рядом с собой горячее дыхание Федора Андреева. Ему нравился этот русский коллега, регулярно снабжавший его внутренней информацией из Кремля.

– Путин вернулся в боевой форме, – прокомментировал Андреев сцену. Ветров сразу понял, что тот имел в виду. Вице-президент США Джозеф Байден некоторое время тому назад специально прилетал в Москву, чтобы отговорить Путина снова баллотироваться на пост президента. Фаворитом США был либеральный Медведев. Шеф Байдена, президент США Барак Обама, прежде называл Путина вечно вчерашним бойцом холодной войны. Канцлер Ангела Меркель также настаивала на «Петербургском диалоге», что вместо Путина должен баллотироваться Медведев.

При этом ведь у власти все это время был Путин – как премьер-министр. Поначалу Медведев подавал некоторые надежды на более либеральный, прозападный курс. Он попробовал «перезагрузку» с США – оживление партнерства после грузинской войны. Но, очевидно, Медведев – как в свое время Горбачев – своим либеральным выступлением встретил больше одобрения на Западе, чем дома. Российское общество вскоре отошло от прозападного курса, многие неожиданно снова стали добрым словом вспоминать Сталина, который навел порядок и сделал Россию второй по мощи страной в мире. Разочарованные американцы отвернулись – русские опять не встраивались в демократический клуб.

У Андреева на этот счет было свое собственное мнение:

– Мощное евразийское лобби снова привело Путина к власти. И они снабдили Путина другой, более агрессивной внешнеполитической программой.

Ветров насторожился.

– А что, евразийское лобби может заглядывать в будущее? Оно знает, с какими вызовами придется справляться?

– Предводитель евразийцев, Нарышкин, потомок знаменитого дворянского рода, который привел к власти Петра Великого, председатель Думы. Он мог бы с успехом вместо Медведева сыграть роль промежуточного президента, если бы Путин этого захотел.

Ветров был знаком с последними публикациями политолога Караганова. Они формулировали новые направления евразийской политики. С уходом Медведева западники потеряли всякую власть в России. Ветров сожалел о некоторых из них, но Андреев горячо заверил его:

– Борьба за новый мировой порядок и мировое господство начинается сейчас. Россия сделала свой выбор. Она часть Европы, но не часть Запада. Евразия – это новая, восточная Европа. Кремль должен позиционировать себя совершенно по-новому, чтобы соответствовать этой программе.

Западу не понравился балаган вокруг Медведева. «На демократический стиль это не похоже», – едко писала пресса. «Россия на пути к диктатуре», – озаглавил Мербах свой комментарий и, кипя от злости, сделал вывод: страна с таким отсталым взглядом на мир не нужна Европе. Прочь из G8 страну, имевшую только восемь процентов американской экономической мощи!

Такие дискуссии лишали Ветрова сна, так что порой он целые ночи проводил за чтением. К примеру, столетней давности немецкого энциклопедического словаря, который он обнаружил на блошином рынке. Статью про Россию он отчеркнул красным: «Русские племена наполовину азиаты. Их ум несамостоятелен. Их понимание правды заменяется слепым послушанием, им недостает тяги к познанию. Подхалимство, продажность, нечистоплотность – исконные азиатские черты». Кроме того, он проштудировал европейские доклады о России XIX века и времен немецкого национал-социализма. Русские там представали как варварский степной народ, знавший лишь плетку хозяина. Не приведи Господь Западу испытать нападение русских!

Ветров постепенно понял, почему немцы и их нацистские предводители в конце войны гораздо больше боялись оккупации Красной армии, чем жующих жвачку американцев. Англосаксонским странам они готовы были сдаться, но только не Сталину. Вековая клеветническая пропаганда сделала свое дело.

Ветров не видел большой разницы между тогдашней пропагандой и нынешними сообщениями СМИ о России. Лишь один-единственный раз Россия вызвала настоящую симпатию на Западе – когда распалась при Горбачеве. Напротив, Путина вскоре обвинили, в том числе Меркель, в авторитаризме, который неприемлем для Запада. Немецкий бундестаг проголосовал за приостановку партнерства в модернизации – до тех пор пока Россия не вернется на путь демократии. Совет Россия – НАТО, единственный орган, в котором Россия и Запад до настоящего времени могли улаживать свои конфликты, американцы заморозили. ЕС приостановил Договор о партнерстве и кооперации с Москвой. Ощущение безнадежности охватило многих: практически все институции, которые урегулировали отношения России с Западом со времен окончания холодной войны, распались. Мечта о единой Европе исчезла.

На противоположном от Кремля берегу Москвы-реки находилась Болотная площадь. Тоже историческая территория. В Средневековье великие московские князья разбивали там обширные сады, позже на этом месте возникла важнейшая базарная площадь Москвы, перевалочный пункт для товаров со всего света. По праздникам город организовывал в садах народные гулянья – до того как Болотная стала публичным местом казни. Предводителям крестьянских восстаний в XVII и XVIII веках Степану Разину и Емельяну Пугачеву там отрубили голову.

В декабре 2011 года десятки тысяч москвичей собрались на символичной площади, чтобы протестовать против государственного произвола, за правовое государство. Министр иностранных дел США Хиллари Клинтон разжигала протестные настроения и посылала своих самых ушлых агентов на митинги. Это была первая массовая антипутинская демонстрация.

Ветров нисколько не удивился, увидев рядом с хорошо выглядевшим либеральным народным трибуном Немцовым фигуру агента Анжелы. Она деловито разговаривала по мобильному телефону, давала указания, не обращая никакого внимания на окружавшие ее наряды полицейских.