Какое постановление вынесли по страховому требованию Джонсонов, я не знаю, поскольку вскоре мы переехали в Денвер. Мне известно лишь, что транспортная контора дальнобойщика подала в суд на «Стейт Фарм», мы подали в суд на них, владельцы нескольких пострадавших автомобилей подали в суд на Джонсонов, мистер и миссис Джонсон подали в суд на дальнобойщика, а мама — и это самый блеск — подала в суд на сына и невестку с требованием возместить не только расходы на лечение сломанного бедра и ушибленных ребер, но и моральный ущерб «за оставление в потенциально опасной ситуации и тяжелые моральные страдания, причиненные публичным унижением».
Думаю, судебные разбирательства продолжаются до сих пор.
Мы с Кэролайн спускались по трассе на минимально возможной скорости — но она все равно казалась высокой. Почти на всем протяжении пути крутизна склона составляла сорок градусов, если не больше, и на прямых участках мы разгонялись миль до тридцати. В автомобиле такую скорость даже не замечаешь, но ощущаешь всем нутром, когда мчишься с горы под открытым небом и твоя задница находится всего в паре дюймов от бетона. Подростки позади орали нам прибавить ходу. Я проигнорировал требование и сосредоточился на стараниях затормозить перед очередным поворотом таким образом, чтобы на вираже не заезжать слишком высоко на стенку желоба.
— Ну как, нравится? — прокричал я сквозь шум ветра и грохот роликов по бетону.
— Очень! — крикнула Кэролайн в ответ. Ее волосы развевались, щекоча мне подбородок.
Последние несколько виражей, потом крутизна спуска стала уменьшаться, деревья остались позади — и мы затормозили на длинном горизонтальном участке трассы у подножия склона. Я высадил Кэролайн, неуклюже поднялся на ноги и вытащил громоздкие санки из желоба. Подростки прокатили мимо, недовольно ворча.
— Давай еще раз, пап! Пожалуйста! — попросила Кэролайн.
— Ни в коем случае, — отрезал я. Главное, знать, когда и где проявлять твердость.
— Шесть пятьдесят, пожалуйста, — сказала женщина в кассовом окошке. — Я ж говорила, что двухразовый билет за десять долларов обойдется вам дешевле.
Мертвые тела хранились в СТИ-1, складе технического имущества авиабазы Тан-Сон-Нхут. У нас имелся морг и еще один холодильный контейнер рядом с главным ангаром, но именно в СТИ-1 тела ждали отправки домой после оформления всех документов. Некоторые придурки в нашем батальоне называли склад Хилтоном для ЗСЗР (Завершивших Службу в Заморских Районах) или Спецотстойником для Тупых Идиотов-1.
Многие молодые ребята, на которых я оформлял бумаги для отправки на родину из Вьетнама, погибали в результате несчастных случаев. Часть из них связана с боевыми походами и оружием, но большинство — с джипами, тяжелой техникой или чертовыми мопедами, заполонявшими Сайгон и окрестности. «Прери Мидланд» сильно поднялась бы, продавая страховые полисы во Вьетнаме.
Помню, раз меня вызвали из трейлера, служившего офисом, взглянуть на останки одного парнишки, который, болтаясь без дела с приятелями, решил изобразить, как он подрывает бронетранспортер АРВ. Он упал на живот и засунул воображаемую связку гранат между гусеничными колесами проезжавшего мимо бронетранспортера. По словам его товарища, они видели такую штуку в фильме «Рейнджеры Дэрби». Сидевший за рулем вьетнамец вдруг озверел. Семитонная бронированная машина дала задний ход и переехала молодого сержанта. На твердом асфальте, не на рыхлой земле.
Я не стал смотреть на тело, но помню, что пластиковый мешок казался пустым, как моя дорожная сумка, если туда положить только штаны да рубашку. Позже, заполняя на него бумаги, я обратил внимание, что парнишку отправляют в Принсвилль, штат Иллинойс, маленький городок всего в паре миль от Элмвуда, где мы жили после переезда из Чикаго.
Именно в Элмвуде я впервые по-настоящему осознал, что когда-нибудь умру. Произошло это одним субботним вечером в самом конце августа 1960 года, за несколько дней до начала школьных занятий. Мне было двенадцать, я шел в седьмой класс и забыл пройти «медосмотр для поступления в среднюю школу», хотя таковая представляла собой всего-навсего несколько новых учебных аудиторий, присоединенных к начальной школе, куда я ходил раньше. Однако без медосмотра к занятиям не допускали.
Понятия не имею, почему единственный в городе доктор согласился принять меня в субботу вечером, но он согласился. Странное было время. Врачи даже ходили на дом к больным.
Упомянутый доктор два года назад бежал из Венгрии. Он отлично вписался в жизнь Элмвуда, разве только одевался экстравагантно, пах очень странно, носил несусветную прическу, выглядел из ряда вон и говорил с таким акцентом, что фиг поймешь. Вдобавок был мерзким ублюдком. Он носил имя доктор Злотан, но все дети в городе звали его доктор Злыдень.
Помню, он сделал мне несколько прививок — старым многоразовым шприцем с тупыми иглами, которые потом отправились обратно в стерилизатор. Подозреваю, доктор Злотан использовал иглы до тех пор, пока они не затуплялись настолько, что уже и кожу не протыкали.
В общем, я спешил в Мемориальный парк на бесплатный киносеанс. Единственный элмвудский кинотеатр — с залом на сорок шесть мест — летом не работал, поскольку Дон и Диди Эвалты, владельцы, всегда уезжали на лето в свой домик на озере Биг-Пайн в Миннесоте. Но их сын Хармон — хотя он был успешным дантистом в Пеории, находившейся почти в часе езды от нашего городка, — завел традицию приезжать с 16-миллиметровым проектором и новыми фильмами и бесплатно показывать кино на белом полотняном экране, натянутом над эстрадой в Мемориальном парке. Зрители сидели семьями на расстеленных на траве покрывалах или в автомобилях, припаркованных у тротуара, и смотреть фильмы в такой обстановке бесконечно приятнее, чем в маленьком кинотеатре Эвалтов.
То был последний летний бесплатный сеанс, и я бежал в парк после медосмотра, уколов и всего прочего, когда мне вдруг стало ясно, что я умру.
Не сейчас. Не сегодня вечером. Но когда-нибудь. Неминуемо. Безвозвратно.