Куриный Бог (сборник)

— Дорога куда? — спросил старикашка. От него пахло сырыми тряпками.

— Ну, я не знаю… На Шаболовку. Как пройти на Шаболовку?

— Куда?

Он еще и глухой.

— Как называется этот переулок?

Господи, подумал Артемий Михайлович мимолетно, зачем это мне? Какая разница, как называется переулок? Но продолжал настаивать:

— Адрес скажите! Где я вообще?

— Не имею права, — буркнул старикашка и потянул дверь на себя.

— Да послушайте же!

— Это объект, понятно? Хулиганство прекрати, слышишь, ты? Шляпу одел и хулиганит. Милицию сейчас позову!

Артемий Михайлович был не в шляпе, а в берете, который, пока он перетягивал дверь на себя, съехал набок и совершенно промок. Но Артемий Михайлович не стал возражать, а растерялся настолько, что машинально поправил:

— Надел шляпу. Надо говорить — «надел».

— Да что ты привязался ко мне, в самом деле! — взвизгнул сторож и вновь, поднатужившись, потянул на себя дверь с такой силой, что она захлопнулась.

Артемий Михайлович остался снаружи и даже чуть не заплакал, потому что внутри было тепло, и горел свет, и наверняка на старой электроплитке с раскаленной спиралью стоял чайник, а может, этот чайник был электрическим, с торчащим из него проводом, но в любом случае старикашка был в тепле и безопасности, а сам он — в страшном черном переулке, где черные деревья лаково блестели в свете тусклых фонарей.

— А пусть бы и позвал милицию, — пробормотал он, — ну и что тут такого?

Ему вдруг остро захотелось подобрать камень и запустить в стекло, но, приглядевшись, он увидел, что стекло потому и прикрыто изнутри картонкой, что в нем зияет звездообразная дыра.

Он приблизил к глазам разбитую руку, другой достал из кармана носовой платок и обтер ее от крови и грязи. Еще заражение будет, подумал он. Повертел запястье так, чтобы на него падал свет, и поглядел на часы. Было половина десятого. Обычно в это время он уже заканчивал ужин и смотрел по телевизору какой-нибудь сериал, в чем никогда не признавался сослуживцам, потому что и сам понимал, что эти сериалы глупые.

— Ерунда, — сказал он сам себе, — надо просто идти вперед!

Он сошел с крыльца (под ребристую решетку, о которую вытирают ноги, набились бурые осенние листья) и двинулся дальше по переулку, напевая, чтобы развеселиться:

— Батька Махно… смотрит в окно… на дворе темным-темно.